Наверное, так чувствует себя археолог, – думал Веня, раскапывая могилы старой, вроде бы, на века погребённой информации. Однако, на бескрайнем информационном поле то тут, то там появлялись пустые ямы. Новое место нахождения их исчезнувшего содержимого выслеживалось дотошным программистом, а найденные данные переносилось на жёсткие диски и хранились, закодированные, в специальных файлах.

Веня отпросился с работы на два часа раньше. Сегодня грустная дата – тридцать лет со дня смерти мамы. И погода, как всегда в этот день, дождливая. Решил, что возьмёт такси. Позвонил отцу. Договорился заехать за ним в институт, а оттуда – на Новодевичье кладбище.

«Вот же как! – подумал, – кто-то решил, что чёртово колесо жизни обязано брать разгон для вращения непременно снизу, возле земли, подбирая людскую боль для того, чтобы развеять её высоко в небе. А сколько раз в году это колесо делает полный круг? О, то-то и оно! Чем старше человек, тем чаще обороты – накопившееся горе подгоняет».

Маму, Эвелину Аркадьевну Штейн Веня, как ни странно, помнил. Она была пианисткой. И руки её помнил. И себя помнил – двухлетним, соглашавшимся сидеть на горшке только в гостиной возле массивной рояльной ноги, усеянной просверлёнными шашелью дырочками, в которые папа делал уколы страшным железным шприцом. А мама играла на рояле, играла бесконечные гаммы и только после гамм – красивые мелодии. Одну, самую красивую маленький Веня научился узнавать.

В наушниках звучало несравненное «Адажио» Альбинони. Прикрыв голову полиэтиленовым пакетом, на перекрёстке Малого и Большого Сухаревских переулков, Веня Штейн ловил такси, то и дело, пытаясь увернуться от хлюпающей каши грязи, вылетающей из-под колёс шумного транспорта.

– Нормальные люди заказывают такси заранее, господин-балда, – прошипел, стиснув зубы, – осенью пользуются зонтом и… кстати… не забыть бы купить цветы, – он оттянул рукав, – часы показывали пять.

Кто-то постучал по спине. Оглянулся.

– Юрий Геннадьевич?

– Залезайте под зонт! Я слышал, вам на Новодевичье? У меня тут машина припаркована, идёмте, подвезу.

– Ой, спасибо! Но мне бы сначала заехать за отцом.

– Говорите куда!

– Институт Вавилова на Губкина 3, знаете?

С внутренней обивки новенького Мерседеса ещё не была сдёрнута прозрачная защитная плёнка, и Венины замызганные брюки не угрожали испачкать осенней грязью аристократическую, нежно-абрикосовую кожу ортопедических кресел.

– Да, не плохая тачка, – подумал, усаживаясь на заднее сидение. Опоясался. Машина беззвучно завелась и поплыла по мокрой улице.

Анатолий Львович Штейн пытался спастись от внезапно разгулявшегося ветра и колючих щёток дождя под вывернутым наизнанку зонтом. Зажав мобильный телефон между ухом и плечом, он двумя руками удерживал развевающийся чёрный парус, пытаясь перебежать улицу.

– Серебреный Мерседес? Где-где? За Москвичём? А, вот, вижу! Сейчас буду.

Наконец, он пробился к автомобилю, передняя дверь которого учтиво распахнулась. Замешкался. Голые спицы зонта вцепились в мохеровый шарф. Отбивался от них, как боксёр от противника, утрамбовывая прыгающими шажками грязные разводы тротуарного ринга.

Веня выскочил из машины.

– Папа! Остановись на секунду! Да постой же! Нужно снять с тебя шарф! Вытащить из него спицы зонта – не реально… Ну, вот и всё, слава Богу! Садись сюда, на переднее сидение.

Засунув под мышку, спаренные намертво и уже бесполезные, сломанный зонт и продырявленный шарф, Веня помог изрядно промокшему отцу усесться в машину.

– Юрий Геннадьевич! Знакомьтесь! Мой папа – Анатолий Львович Штейн.

– Очень приятно, Анатолий Львович!