И здесь мы неожиданно оказываемся у самого края отверзающейся перед нами пропасти. Мы видим глубины, которые были сокрыты от нас, но открылись теперь, чтобы нам не сорваться в эту пропасть и не погибнуть в ней. Мы видим странную картину: вереницы людей проходят по земле, вперив взоры вниз, как будто небо для них не существует. Они влюблены в эту землю. Они забыли о своей душе и потому сами украли у себя вечность. Индийский мистик, а затем атеист Рабиндранат Тагор>19 писал, что хочет быть горстью простой земной пыли. Бодлер в своей книге «Поэмы в прозе» сравнивал жизнь с призраком, который кажется прекрасным и обольстительным, а когда подойдешь ближе, оказывается костями скелета. Этот скелет говорит поклоннику земной красоты: «Приди в мои объятия». Сергей Есенин писал:

Не зови себя разбойником,
Если ж чист, так падай в грязь>20.

У Александра Блока его Прекрасная Дама, облеченная в звездный наряд, превращается затем в уличную проститутку. Вот о чем пробалтываются поэты в минуты откровенности!

Наиболее чуткие из них свидетельствуют, что жизнь без Бога – это ад, выплеснувшийся из глубин земли на ее поверхность. Стихи Пушкина и Лермонтова о том, что жизнь – «дар напрасный», «пустая и глупая шутка», слишком известны, чтобы их повторять. Рембо>21, описывая трущобы Парижа как сгусток грязи и крови, говорит этой столице мод и разврата: «Твое темное прошлое благословенно», прошлое, по его словам, «погибающее от праха и тлена». У Блока есть стихотворение, похожее на реквием:

Все на свете, все на свете знают:
Счастья нет.
И который раз в руках сжимают
Пистолет!
И который раз, смеясь и плача,
Вновь живут!
День – как день; ведь решена задача:
Все умрут>22.

Здесь жизнь – ловушка, в которую попал зверь. Мысль о самоубийстве как бы пронизывает все его стихи. Они наполнены глухой тоской несбыточных мечтаний и горьких разочарований. Когда он стоит на берегу Невы, то ему хочется броситься вниз и исчезнуть в круговороте волн:

Течет она, поет она,
Зовет она, проклятая.

Эти мысли, как он признается,

не отогнать
(И воля уничтожена)…

Он жаждет смерти как небытия, как альтернативы жизни бессмысленной и пошлой, изнанку которой он увидел и узнал как поэт:

Пойми: уменьем умирать
Душа облагорожена (…)>23.

Здесь благородство, как антипод пошлости и уродства, – это смерть. Жизнь представляется ему страшной будничной фантасмагорией, в которой, по его словам, «исхода нет».

Для христиан есть исход – это искание Царствия Божия и вечной жизни. Но христианин также человек, в котором живут грех и страсти, поэтому ему требуется труд, чтобы различить, где смерть и где жизнь; где яд и где врачевство; где демоническое обольщение и где нетленный свет правды.

Глава 18

Если мы скажем, что жизнь прекрасна сама по себе в своем земном плане, то войдем в противоречие со всей историей человечества, которая представляет собой трагедию, последний акт которой еще не закончен и занавес не опущен. Нам могут возразить, что в мире много прекрасного. Например, сама природа, искусство и, в частности, литература. Но всмотримся в это «прекрасное» повнимательней.

В окружающей нас природе мы повсюду видим следы смерти. Смерть, как тень, неотделима от всего, что существует: в этой ласкающей наш взор природе происходит беспрерывная, жестокая борьба, беспрерывное уничтожение одними существами других, и в этом отношении самым ненасытным убийцей является человек.

И совсем неудивительно, что великие писатели и поэты вовсе не были оптимистами: напротив, какая-то глухая тоска пронизывала все их творчество. Гомер писал:

Все на земле изменяется, все скоротечно, всего же,