Когда я иду по берегу, в меня чуть не врезается чайка, и мне приходится свернуть к воде.

И тут я замечаю лодку. Лодка маленькая, с оглушительно громким мотором. Мотор чихает и выбрасывает облако черного дыма, когда лодка подтягивается к скалистой стене бухты, где рядом с каменным уступом стоят на якорях другие рыбацкие лодки. В лодке четверо парней. Они веселятся, толкают друг дружку плечами. Парни постарше меня, им лет по семнадцать – восемнадцать. Я сажусь на гальку и делаю вид, будто смотрю на море. На троих странная одежда – поначалу я принимаю ее за легинсы, но, приглядевшись, понимаю, что это гидрокостюмы со спущенными с плеч рукавами. Рукава болтаются и походят на добавочные ноги. Один из парней голый по пояс. Даже издалека видно, какой он крепкий, мускулистый. Двое в футболках, а четвертый одет в черное с головы до ног – черные джинсы, плотная толстовка с капюшоном, солнечные очки. Такое чувство, что все четверо одеты для разной погоды. Они выбираются на вырубленный в камне причал по ржавой металлической лесенке. Первым идет парень, который с ног до головы в черном. Он с тяжелой на вид сумкой через плечо, в другой руке у него ласты. Смех парней наполняет сумерки, и мне грустно из-за того, что у меня нет компании друзей, в которой я могла бы проводить время. Парень в куртке с капюшоном смотрит в мою сторону, и я отвожу взгляд. Когда парни поворачиваются ко мне спиной, я на корточках забираюсь под помост покосившегося здания яхт-клуба и ползу по кучкам мусора и гальке к оторванной доске в стене лодочного сарая. Ширины щели хватает ровно для того, чтобы я могла протиснуться.

Внутри лодочного сарая лежит одна-единственная лодка – заплесневелая байдарка. Наверное, раньше она была оранжевая, а теперь выцвела и стала персиково-белой. Байдарка лежит рядом с закрытыми арочными дверями – так, словно не может дождаться, когда ее снова опустят на воду. Больше в лодочном сарае нет ничего. Только деревянные столбы вдоль стен и потолка. Наверное, когда-то к ним были подвешены другие байдарки.

Сегодня внутри сарая темно, но лучи закатного солнца проникают через щели в дверях, и на полулежат бледно-желтые треугольники. Пахнет затхло – так пахнут старое дерево и мох, но за два последних месяца я успела к этому запаху привыкнуть, он мне стал родным. На полу лежит пара одеял, есть и еще одно, в которое можно закутаться, когда холодно, как сегодня. Еще тут есть маленький шкафчик. Я его нашла на берегу и смогла затащить в сарай. В шкафчике я храню свои сокровища – колу, конфеты, спички, сигареты (когда они у меня есть), ручки, бумагу, игральные карты. Когда мне скучно, я раскладываю пасьянсы, но чаще просто сижу и слушаю, как шумят за стенами сарая дождь и ветер. Иногда внутрь прокрадывается туман.

Припасы пора бы пополнить. Я разрываю обертку последнего батончика «Марс» и ем его как можно более медленно, ем и пытаюсь вспомнить флешбэки – вспышки из путешествия в прошлое, которые случились на Ханури-Пойнт. Вспоминаю и гадаю, не узнала ли я чего-то нового о том, что произошло в тот день, когда пропал Эдди.

Не то чтобы я не знала, что случилось: я отлично помню весь тот день, от начала до конца, – но у меня в памяти нечто вроде цепочки черных дыр. Я не могу вспомнить, о чем мы с Эдди говорили прямо перед тем, как он исчез, – о нашем последнем разговоре, о его самом последнем разговоре. А мгновения после того, как я поняла, что его нет, – они какие-то туманные. Весь тот год, когда я мучилась ларингитом и не ходила в школу, я пыталась разложить все случившееся по полочкам – я даже нарисовала несколько карт Ханури-Пойнт и попробовала всех на этих картах расставить, но только еще сильнее запутывалась. Даже не знаю, почему мой мозг так хочет все вспомнить теперь, но, наверное, это как-то связано с тем, что Эдди так часто мне является.