– Грейси жила с нами последний месяц ее беременности, – сообщила приемная мать. – Ей стало трудно жить дома, а мы уже успели полюбить ее, поэтому это просто имело смысл.

– Хотя теперь я живу с приятелем, – добавила Грейси.

– Мы пару раз в месяц по-прежнему ужинаем по воскресеньям все вместе, – внес свой вклад приемный отец.

– А иногда можем и в будни запросто потусоваться, – сообщила Грейси.

Девочка похлопала котенком по ноге Грейси, и Грейси взяла ребенка на колени. Хотелось бы мне подсмотреть реакцию Эйдена.

Не меня одну явно ошеломили представленные нам взаимоотношения. Неужели мы хотим того же? Неужели я сама хочу такого? Делиться моим ребенком до такой степени? И в тот же момент я решила, что мне с этим не справиться. Меня пугают такие связи. Я буду бояться потерять привязанность ребенка из-за его встреч с биологической матерью. Ну вот. Я позволила себе в этом признаться. Да, осознала собственную слабость, не покривив душой. Я вовсе не так щедра, как описывал Эйден. Втайне я подумывала, существуют ли еще те старомодные закрытые усыновления, и не сможем ли мы найти такое.

– Ну, как тебе эта семейка?! – воскликнул Эйден, как только мы сели в машину. – Фантастика, не правда ли?

– По-моему, это слегка перебор, – вяло ответила я. – То есть эта пара удочерила не только ребенка. С любой точки зрения они удочерили также и мать ребенка.

– Ну, это уже преувеличение, однако ты представляешь, как здорово для той крохи иметь столь близкие связи с родной матерью? Очень жаль, что не удалось в равной мере привлечь к ним и биологического отца.

В графе анкеты, как выяснилось, биологический отец значился как «неизвестен».

– Неужели ты действительно хочешь настолько открытого усыновления? – спросила я.

– Конечно, – кивнув, подтвердил он и озадаченно повернулся ко мне. – И мне казалось, ты хочешь того же. Ты же говорила, что не должно быть никаких непостижимых, туманных секретов.

Он не понял меня. И я никогда не рассказывала ему о себе столько, чтобы позволить ему понять.

– В общем, как говорила Зоуи, – заметила я, – существуют разные степени открытости. – Я сцепила руки на коленях. – Мне не хочется непостижимых, туманных тайн, однако не хочется и чтобы биологическая мать поселилась у нас в доме.

– Она прожила у них всего месяц, – возразил Эйден. – Ты слишком остро реагируешь на их ситуацию, не стоит делать из мухи слона.

– Ты будешь отцом, – возразила я. – И тебе трудно понять мои перспективы.

– Ты имеешь в виду… ты опасаешься соперничества? Но это же смехотворно.

– Неужели?

– Да. Эта девчушка знает, кто ее мать. Но она любит их обеих, и, что еще более важно, она сама любима обеими. Ты же сама говорила, малышка. Главное достоинство открытого усыновления в том, что ребенка любит так много людей.

Неужели я действительно говорила это? В последнее время, похоже, я говорю одно, а имею в виду совсем другое. Да, запутанная ситуация. Отвернувшись от Эйдена, я устремила взгляд в темноту, сгустившуюся за окошком машины. Мне вспомнился отец. Окажись он сейчас здесь, то докопался бы до моих истинных чувств ровно за десять секунд. Он понял бы, что я боюсь потерять ребенка, которого пока даже не знаю.

Если бы заглянувшего в Моррисон-ридж туриста спросили, какой, по его мнению, из пяти здешних домов когда-то служил жильем для рабов, то последним он, вероятно, выбрал бы дом Амалии. Ну, на самом деле, честно говоря, не последним. Большой кирпичный дом бабули явно выглядел главным особняком, однако никому и в голову не пришло бы, что в стильном и современном домике Амалии когда-то жили рабы. Половина акра, выделенного Амалии, официально входила в состав двадцати пяти акров бабули. Не знаю, как папе удалось договориться с бабулей, но она разрешила Амалии жить там. Я надеялась, что она будет жить там всегда.