Когда же сильное недовольство действием этим, в бунт неслыханный доселе, перерасти грозился, объявлено было советом тем, о святости непреложной, Кодекса, отныне. И что грех это великий, книгу сию святую, в руки брать, если благочестия наивысшего не достиг, пока. И что коли ослушаться сего кому, быть бедам тогда страшным, ужасами всякими подкреплёнными. А так как право толкование её, лишь совету великому дозволялся, то и он впредь святым (в составе теперешнем) объявлялся и выборность его отныне упразднялась. Уровень десятый, теперь ему неизменно и непреложно назначался, да и определять впредь благость горожан, лишь по наступлению вновь назначенного, великого праздника, полагалось. Но так как времена и сроки упразднены ещё раннее были, то и ожидание его не ясным делалось.

Да только и тогда мыслями своими себя в благости, опередив, да в святости совета не усомнившись, жители города великого, для себя, пересмотра порядка данного не затребовали.

Шло время, неведомо куда, неведомо сколько. Да только город в развитии своём приостанавливаться начал. Никто теперь в уровне своём, ни возрастать, ни низвергается уже не мог, а потому и стремления к благочестию у всех, слегка поубавились. Дома же, ввысь расти, переставши, недостроенными в этажах верхних, оставаться стали. Картину общую, тем изрядно портя. И тогда старожилы уровня первого, самого неприглядного, видя, что быть от положения этого, беде страшной, книгу великую по памяти восстанавливать принялись. Да только, совет, о том, прознавши, гвардию к ним снарядив, повелел непокорных арестовать, да в наказание из города великого выгнать.

Те же, особенно противиться тому не стали, и из города с проклятиями скверно-словными удалились. Да и остальные жители, уровня зловонного, за ними, по примеру их, последовав, выходить стали. Пока все и не вышли.

И настала тогда вновь беда мусорная. Беда мусорная, неприглядная. И постановил тогда совет, из состава своего, ответственного за решения всех проблем, выделить. Ибо не престало особам важным, в думы серьёзные погружённым, в глупые происшествия вникать. И выделен был из числа их один, и наречён «Наместником совета великого» по делегированию их. Наместник же в дела вникнув, гвардию к себе тут же призвав, присягнуть им, себе на верность велел. Затем совет великий созвав, заявил, что быть теперь вечно дождю (дабы он нечистоты городские сам в озеро смывал) и упразднил солнце. А после, сильно поразмыслив и совет упразднил следом. Недовольных же (из совета бывшего) решением тем, дождю подсоблять отправил.

Себя же, во избежание непонимания, великим прислужником Кодекса Благости объявив, не только в руки его брать запретил, но и смотреть на него, за грех отныне определил.

Да только, непонимание великое, действия его, среди жителей города произвели. Возроптали обитатели уровней всех. А о том возроптали, что без совета великого им существовать не привычно. И что не почитание это основ города, на благо всех возведённого. Тогда вывил наместник из гвардии своей, каждого десятого и повелел им отныне советом себя именовать. Возрадовались тогда жители неуёмные и на том почли успокоится.

И вновь прошло времени много, да не ведомо сколько. Горожане, праздника вновь установленного, ждали, сколько могли, однако постепенно, понемногу, да только забвению порядки старые были преданны. И произошли тогда изменения большие в облике обитателей земли той, да и всей остальной тоже. Ибо каждый (возможности не имея в себе более возрастать) по роду мыслей своих и занятий своих, образ соответствующий принимать стал. А образы те, в большинстве своём, несуразными да нелепыми получались.