– Ничего себе история получается!

Они снова вышли на тропинку, и пошли к речке.

– И много еще у вас таких колоритных конюхов в деревне проживает?

– Это еще что! Так, скромные цветочки… Он, бывает, все село веселит. Летом, вытащит приемник на улицу, поймает американское радио и громко песни поет, язык коверкает.

– Он что, английский знает?

– Откуда! Мы его в интернат отправляли хотя бы русскому научиться, не захотел. «Сбегу, – говорит, – в тундру и замерзну там! Будете тогда за меня отвечать». Потому махнули мы на него рукой и в покое оставили.

– Нет, ну каков в повадках своих, а?! В седле как сидит? Телевизоров у вас нет, где он смог все это увидеть, научиться? Шашкой машет, свистит, прямо заправский есаул!

– Отец его в детстве учил. Тоже лихо по селу скакал, да водка проклятущая сгубила. Заснул у кострища пьяный, а ночью его росомаха взяла.

– Что значит «взяла»? – Глеб мысленно представил себе небольшое животное размером с собаку.

– Задушила спящим! – запрыгивая в лодку, спокойным голосом произнес Омрынто.

– Да как же это возможно! Человек вчетверо крупнее, да еще с оружием.

– Говорю же – водка проклятая. Он, видно, так напился, что когда мы его останки нашли, то по следам поняли: даже и не сопротивлялся.

Омрынто дождался, пока Глеб сядет в лодку, и оттолкнул ее от берега.

– А мать что? Ты говорил, он сиротой рано остался. Тоже несчастный случай?

– Считай, что да! – Председатель сел на весла, и они тихо заскользили по воде. – Туберкулез. Пока подхватились лечить, умерла.

Глеб замолчал, парня было жалко. Суровая природа крайнего Севера поблажек не делала никому и забирала самых слабых.

Проплыв метров триста, они свернули в протоку и остановились. Глеб посмотрел вниз, чистота воды делала видимыми мельчайшие детали дна. Крупные хариусы с огромными, как паруса плавниками еле заметно шевелились, поднимающееся солнце скользило бликами по поверхности воды.

– Что-то я не вижу удочек, – осматривая лодку, уточнил Глеб.

– Удочек! – Омрынто улыбнулся. – Мы таким баловством не занимаемся. И если честно сказать, то и не умеем. Хариус рыба пугливая, а вода тут как слеза чистая, поэтому хоть к носу ей наживку поднеси, она брать не будет. Уйдет.

– А чем же мы тогда ловить будем?

– Сетью! – Председатель развязал свой рюкзак и достал оттуда путанку с пенопластовыми поплавками.

– Ты, Михалыч, давай, бери весло и начинай его вниз опускать так, чтобы ил со дна зачерпнуть. Проще сказать: мути мне нагони, а я в нее сеточку поставлю. Рыба метаться начнет и в нашу ловушку попадется.

Глеб, усердно исполняя поручение, уже через пятнадцать минут перебаламутил всю протоку, а Омрынто, ориентируясь по поплавкам, еще через десять вытащил четырех шикарных хариусов, каждый из которых был не меньше килограмма.

– Отлично! – подытожил Глеб, глядя на бьющуюся на дне лодки рыбу. – Теперь назад, в село?

– Зачем же назад! Мы отлично приготовим ее прямо тут, на берегу. Да и поговорить нам нужно, правда, секретарь? – Омрынто впервые назвал гостя так. Видимо, главная цель приезда была ему известна.

Выйдя из лодки, Глеб пошел прогуляться – собрать небольшие ветки, а заодно избавить тело от скопившейся жидкости. Вернувшись, увидел, что Омрынто разжег огонь не на старом кострище, а рядом.

– А почему на старом месте не разжег? – вырвался вопрос прежде, чем Глеб подумал.

– Мы, чуванцы, так рыбу готовим. Смотри!

Омрынто взял в руки старую, обугленную головешку и стал сильными пальцами превращать ее в мелкую пыль. Еще в трепещущей рыбе взрезал брюхо, выбросил кишки, желчь и жабры. Потом, словно в панировочных сухарях, извалял двух хариусов в угольной пыли и, положив их рядом с костром, поднял глаза на Глеба и произнес: