Забота о милицейских средствах связи и о бесчувственных пленниках вычеркнула из жизни десять минут с секундами. К господину Ларину возвратилось еще мутное, но сознание, а я вернулся в машину, запер все двери и достал из-за пазухи пистолеты. Ствол плакучей ивы сослужил мне добрую службу, настало время задействовать стволы пистолетов.

Первое, что увидел Ларин, открывая мутные глаза – два пистолетных ствола. Точнее – дырочки на концах стволов. Наверное, он решил, что в глазах двоится. Ларин сморгнул, тряхнул головой. Но картинка осталась прежней. По-прежнему в пяти сантиметрах от каждого его глаза по одному стволу. Я специально зажег свет в салоне, решился ненадолго демаскировать машину, чтобы устроить мусору столь эффектное возвращение из обморочного небытия в жестокий мир действительности.

– Выстрелить или погодить? – спросил я вкрадчиво.

Обидно, Ларин не заметил, какая отличная злодейская улыбка у меня получилась. Дырочки пистолетных стволов его буквально загипнотизировали.

– Н-нет… – прошептал Ларин, заикаясь.

Я выключил свет, для чего пришлось убрать на секунду от правого ментовского глаза пистолетный ствол. Честное слово, я слышал, как вздохнул с облегчением Ларин, когда одна из гипнотизирующих дырочек исчезла.

Свет погас, я вернул пистолет на место и для пущей убедительности прижал оба ствола к его рефлекторно закрывшимся глазам. Раз уж стало темно, так пусть мент вообще ничего не видит. Пускай слушает мой голос и мечтает о ярком летнем солнце, о голубом безоблачном небе.

– Поговорим? – спросил я равнодушным голосом.

– Д-да… Ч-что ты хо-очешь?

– Как и все – хочу денег. Отвечай: кто держит рынок?

– На-азим… Ты… вы – Супер?

– Угу, я – Супер, а ты врунишка, приятель. Назим, пусть и козырная, но шестерка. Ну ладно, пусть не шестерка, пусть валет. Круче вальта никто в гадюшнике под вывеской «БАР» не тусуется, ежу ясно.

– Я не…

– Заткнись, цветной! Ну ты и тормоз по жизни, я балдею. Я на тебя прыгнул, ты только и успел, что едальник разинуть, и сейчас, вместо того чтоб шкурку свою серую милицейскую спасать, едальником понапрасну щелкаешь. Я тебя, милый, сейчас порешу с особой жестокостью, и после, стоит мне возникнуть перед любым ссученным ментом или вонючим азером, стоит появиться и обозваться, любой сдаст рыночного бугра, не задумываясь. Усек?

– Ты просил собрать десять тысяч бак…

– Блин! Приятель, забыл? Забыл, что я не у тебя в мусарне на допросе? У меня, между прочим, кулаки затекли пистолеты тискать и пальцы на спусковых крючках дергаются от злости. Усек? Я, блин…

– Гудрат…

– Чего?

– Гудрат Махмудбеков рынок держит.

– Махмудбеков? То есть Махмуд-бек, Махмуд-князь, да?

– Махмудбеков его фамилия. Постоянно живет в Москве, с пропиской.

– Проживает князь Махмуд, надеюсь, вблизи от рынка?

– Да, в двух кварталах.

– Бывал у него?

– Я?

– Головка от буя! Ну не я же, правда?

– Один раз заезжали с Мишкой… Мишка! Где Мишка? Где Рустам?

Я сообразил, что Мишкой на самом деле зовут Казанову. Нетрудно догадаться и кто такой Рустам – азер, что ехал в отделение писать заяву. Когда я их транспортировал, Ларин еще не очнулся. Последнее, что помнит мой собеседник, это как я опрокинул Мишу Казанову, а отсутствие азербайджанца в машине менту помогло уловить обострившееся чувство страха. Пора отчаливать от плакучей ивы. Вскоре очнутся и попытаются шуметь пленники, и лучше, чтобы Ларин не знал, где они тяготятся неволей.

– Твоего напарника и лишнего свидетеля я спеленал изолентой, которую нашел здесь, в машине, окольцевал их наручниками и сбросил в канализационный люк. Вместе с ними в шахте люка спрятана мина с часовым механизмом. Я поломал ноги обоим, и далеко от мины им не уползти. Поможешь мне, скажу, где искать Мишу с Рустамом. Свою жизнь сохранишь и их спасешь, усек?