– Я вот все думаю: откуда вообще все берется? Порошок, мыло, продукты… Туалетная бумага – откуда?

– Что значит… Я… Я не знаю…

Ее поразило, что Эви подметил то, о чем она сама даже не задумывалась. Обычно Мира первой видела то важное, над чем стоило ломать голову.

От растерянности она ухватилась за свой проверенный спасательный круг:

– Надо у Дрима спросить!

Эви посмотрел на нее как-то странно:

– Может, он и не скажет… Может, это их взрослый секрет. Бывают же такие!

– Что же такого секретного в том, откуда туалетная бумага берется?

– Ну, не знаю… А почему тогда они не говорят?

– Потому что… Потому что никто и не спрашивал! Вот ты разве спрашивал?

Медленно запрокинув голову, отчего сухая кожа на шее стала почти гладкой, Эви мечтательно произнес:

– А может, все это привозят с какой-нибудь звезды…

– С планеты.

– Со звезды! – заупрямился он. – И там, наверное, живут такие же дети, как мы.

– И взрослые. Как Дрим…

Эви вдруг рассердился:

– Надоела ты со своим Дримом! Вечно только: «Дрим, Дрим!» Прямо влюбилась!

«Вот и тогда было так же», – внезапно вспомнилось ей. Она чего-то испугалась («А чего испугалась? Не помню…»), и сердце ее просто исчезло. Это продолжалось недолго, но Мира ясно чувствовала, что совсем не ощущает его. Не так, как бывает, когда ничего не болит, по-другому: вместо сердца возникла холодная пустота. Вроде той, что подкарауливала за Стеной. Если б Мира провалилась туда, то уже не выбралась бы. Но сердце все же успело ухватиться за ребра и удержалось…

– Ничего я не влюбилась…

Она сама удивилась тому, что вместо обычной запальчивости в голосе прозвучало что-то… как-будто сухие листья зашелестели. Это был печальный звук.

Эви тоже ответил уже не сердито, но и не весело:

– Конечно… Думаешь, я совсем дурак? Я же ничего не говорю, Дрим – он хороший. И он… не такой, как мы. Красивый.

– Мы тоже станем такими!

Эти слова Мира повторяла так часто, что они уже стали вроде заклинания, которое просто обязано иметь силу. Иначе, что это за заклинание?

– Все так говорят…

– Так и есть!

– Ага, – угрюмо протянул он. – Только… Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто был, как мы, а потом вырос и стал, как они? Вот вспомни!

Мира посмотрела на него испуганно.

– Кого-нибудь?

– Хоть одного! Я вот никого не знаю. Может, никто и не вырастает? А взрослые всегда и были такими?

– Так не может быть, – неуверенно возразила она.

Почему-то перейдя на шепот, Эви сказал:

– Никого же нет старше тебя. Ты, а потом сразу уже взрослые. А где те, кому тринадцать лет? Никого нет.

– Зачем ты об этом думаешь? – прошептала Мира, хотя ей хотелось закричать.

А еще больше хотелось убежать куда-нибудь подальше, совсем далеко, чтобы там надежно спрятаться от этих вопросов, которые почему-то пугали не меньше пропасти за Стеной. И она убежала бы, если б у нее были такие легкие ноги, как у Дрима…

Эви даже не улыбнулся виновато, как обычно делал, когда ему приходилось оправдываться.

– Оно само думается. Знаешь же, как бывает: раз подумалось – и уже не отпускает.

«Сейчас оно и во мне застрянет!» – она сделала судорожное движение, будто попыталась стряхнуть непрошенную мысль, и быстро проговорила:

– Знаешь, что… Может, тогда что-то случилось! Например, все сосуды разбились, и не в чем было производить детей. Пока новые появились…

– А откуда появились? – не унимался Эви. – Все-таки со звезды привезли? А кто привез?

Глаза у него стали, как скомканные листочки крапивы, Мире даже захотелось отойти от него подальше. Но она осталась на месте, только сердито прикрикнула:

– Ну, кто-кто! Опять ты… Откуда я знаю? Но ведь так же могло быть? Пожар какой-нибудь… Помнишь, как в том году столовая горела?