– Конечно, должны,– сказала старуха,– просто стыд, что сама-то я не знаю. А кто поученей мне говорили, уж такой, мол, замечательный язык.

– Замечательный, не то слово,– подхватил Хват Малиган.– Чудесный полностью. Подлей-ка нам ещё чаю, Кинч. Выпьете чашечку, мэм?

– Нет, благодарю, сэр,– сказала старуха, продев на руку дужку бидона и собираясь уйти.

Хейнc спросил у неё:

– Счёт при ваc? Пора бы и расплатиться, не так ли, Малиган?

Стефен наполнил три чашки.

– Счёт, сэр?– сказала она, останавливаясь.– Что ж, семь раз по пинте за два пенса это, семижды два, будет шилинг и два пенса, да ещё эти три утра по кварте за четыре пенса будет шилинг, да шилинг и два, выходит два шилинга и два пенса, сэр.

Хват Малиган вздохнул и, положив в рот корочку, толсто намазанную с обеих сторон маслом, выставил ноги вперёд и начал рыться в своих карманах.

– Расплачивайся с довольным видом,– поучающе улыбнулся ему Хейнc.

Стефен налил в третий раз, капелька чая чуть закрасила густое доброе молоко. Хват Малиган вынул флорин, покрутил его в пальцах.

– Чудо!– воскликнул он, затем подал его над столом старухе, со словами:

– Больше, дорогуша, у меня не просите. Отдаю всё что могу.

Стефен передал монету в её неспешную ладонь.

– За нами ещё два пенса,– сказал он.

– Время терпит, сэр,– ответила она, забирая монету.– Время терпит. Доброго утра, сэр.

Она поклонилась и вышла под нежнную декламацию Малигана.

Он обернулся к Стефену со словами:

– Кроме шуток, Дедалуc. Я без гроша. Отправляйся поскорей в свою школу и притащи нам денег. Сегодня барды должны гульнуть. Ирландия ждёт, что в этот день каждый исполнит свой долг.

– Мне это напомнило,– сказал Хейнс, подымаясь,– что сегодня нужно побывать в вашей Национальной библиотеке.

– Но прежде на нашем купании,– сказал Хват Малиган.

Он обернулся к Стефену и вкрадчиво промолвил:

– У тебя ведь сегодня срок ежемесячного омовенья, Кинч?

Затем к Хейнсу:

– Нечистый бард в обычай взял: раз в месяц, но омыться.

– Вся Ирландия омывается Гольфстримом,– заметил Стефен, окропив хлеб мёдом.

Хейнс из угла, где небрежно повязывал шарф вокруг свободного ворота своей летней рубахи, сказал:

– Я намереваюсь составить сборник ваших высказываний, если позволите.

Это он мне. Моют, чистют, выскребают. Cамоугрызения сознания. Совесть. А пятно всё тут.

– Насчёт надтреснутого зеркальца прислуги, что есть символом ирландского искуcства – чертовски метко.

Хват Малиган пнул ногу Стефена под столом и, с теплотой в голосе, сказал:

– Это вы ещё не слышали что он выдаёт насчёт Гамлета, Хейнc.

– Нет, серьёзно,– продолжал Хейнс обращаясь к Стефену.– Я как раз думал об этом, когда пришла старушка.

– А я на этом заработаю?– спросил Стефен. Хейнс расмеялся и, снимая свою мягкую серую шляпу с крюка где крепился гамак, ответил:

– Вот уж не знаю, право.

Он вышел не спеша.

Хват Малиган наклонился поперёк стола к Стефену и выговорил в сердцах:

– Ну, ты и ляпнул, прям всем своим копытом. Зачем ты так сказал?

– А что?– ответил Стефен.– Задача – разжиться деньгами. У кого? На выбор: молочница и он. Орёл – решка.

– Я тут ему баки насчёт тебя забиваю,– сказал Хват Малиган,– а ты всё портишь своей вшивой издёвкой, иезуитскими подковырками.

– Надежды мало,– продолжал Стефен,– и на него, и на неё.

Хват Малиган трагически вздохнул и положил ладонь на руку Стефена.

– И на меня не больше, Кинч,– сказал он.

И тут же сменив тон, добавил:

– Но если как на духу, так ты, конечно, прав. Пошли они, такие хорошие. Води их за ноc, как я. К чёрту их всех. А теперь валим из этого бардака.