Деб звала их «приемыши», словно это была их фамилия, словно они все были братьями и сестрами в большой, многоцветной (по меркам Мэна), постоянно растущей семье. Сначала один, потом двое, потом трое или четверо. Клаудия училась в средней школе, когда Деб открыла для себя этот способ дополнительного заработка, – подходящий возраст для присмотра за детьми. Штат Мэн ежемесячно платил за каждого ребенка четыреста долларов.

(Реальная ли это сумма? После смерти матери Клаудия уточнила у своей тети Дарлин. «Вроде так», – ответила та, но как-то неуверенно.)

Но важнее было другое: каждый приемыш увеличивал их месячный надел того, что по непонятным причинам называлось «продовольственными карточками». В действительности это были не карточки, а бумажные банкноты, на которых федеральные власти броско напечатали: Министерство сельского хозяйства США, ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ТАЛОН. Продовольственные карточки были голубыми или фиолетовыми, чтобы их наверняка никто не мог спутать с настоящими деньгами. Всем сразу должно было быть понятно, что это такое – государственные подачки для бедных. Их дизайн был нацелен на максимальное унижение. Сейчас времена изменились, одиноким матерям, получающим финансовую помощь, выпускают дебетовые карточки, но тогда люди были не прочь их устыдить. Чувство стыда считалось вполне соответствующим ситуации. Чувство стыда, как предполагалось, должно было научить их самоконтролю.

Когда Клаудию отправляли в магазин за хлебом или молоком, кассирша брала карточки за уголки, словно они были чем-то испачканы.

Мать Клаудии растила бедных детей и сама становилась от этого только беднее, но тем не менее она не отказалась от них: ни от своей, ни от чужих – даже когда у нее совсем кончилось терпение. Она не получала от них никакого ощутимого удовольствия и все равно продолжала брать новых. В какой-то момент Клаудия начала воспринимать это как болезнь, а мать как обсессивно-компульсивную собирательницу детей. Лишь спустя годы она поняла то, что теперь кажется ей очевидным: Деб растила чужих детей, потому что для нее это был один из немногих способов заработать. В мире было полно брошенных людей – больных стариков и ущербных молодых, – а ей платили за уход за ними. И тот факт, что это была одна из самых низкооплачиваемых работ, многое говорит о мире.

Хотя «растила» не совсем верное слово. Приемышам давали пищу и крышу над головой, в остальном им была предоставлена возможность растить себя самим. Дважды в неделю их мыли. Если воды не было – у тети Дарлин. Их нормально кормили и никогда не били, а это уже лучше того, с чего начинают жизнь многие другие. Деб часто говорила, что относится к ним как к своим, и Клаудия могла подтвердить, что так оно и было.

Мать Клаудии звала их «приемыши». Никто никогда даже не заикался о том, что они были ее братьями и сестрами. Приемыши относились к отдельной категории. В то время это не казалось ей жестоким.

ПОСЛЕ ЗВОНКА ТАРЫ ВСЕ ЛИНИИ ЗАТИХЛИ. По средам количество звонков иногда резко падало до нуля по необъяснимым причинам: двадцать минут полного затишья, а в следующую секунду в очереди уже полдюжины звонящих. По вторникам и пятницам звонков меньше, по четвергам – больше. По понедельникам телефоны звонят почти беспрерывно – последствия выходных, метафорические осколки которых разбросаны повсюду как конфетти после парада. Женщины звонят из такси, с продуваемых ветром улиц, со станций метро, из «Данкин Донатс». Задержки, порвавшиеся презервативы, подозрительные высыпания – некоторые звонят с работы, периодически прерывая свой рассказ, чтобы обслужить посетителя.