– Опять вы тут болтаете по телефону, как будто делать нечего?

– Да видите ли, сеньорита, просят еще молока.

– Еще молока? Сколько привезли сегодня утром?

– Как всегда, сеньорита, шестьдесят.

– И этого не хватает?

– Да, кажется, будет мало.

– Но послушай, милый мой, здесь же не ясли! Сколько ты затребовал?

– Еще двадцать.

– Не слишком ли много?

– Не думаю.

– Что значит «не думаю»? Хорошенькое дело! А если останется, что тогда?

– Нет, не останется. Ручаюсь.

– Да, как всегда, «ручаюсь, ручаюсь», это для вас очень удобно. А если останется?

– Да нет, вот увидите, не останется. Взгляните, зал битком набит.

– Ну да, зал битком набит, битком набит. Говорить проще всего. А почему набит? Потому что у меня подают по-честному, сколько положено, а не то я бы всех вас разогнала! Лодыри этакие!

Официанты, потупив глаза, стараются проскользнуть незаметно.

– А ну-ка поглядим, что у вас там! Это почему на подносах так много кофе без сладкого? Разве люди не знают, что у нас есть булочки, и бисквиты, и кексы? Ну конечно, не знают! Ведь вам трудно рот раскрыть! Хотите, чтобы я по миру пошла, на улице каштанами торговала? Хоть лопните, не бывать этому! Уж я-то знаю, на какую ногу вы хромаете. Хороши субчики! А ну-ка, поживей шевелите ногами да молитесь всем святым, чтобы я еще больше не рассердилась.

Официантам ее речи – как шум дождя, они молча отходят с подносами от стойки. Ни один не взглянет на донью Росу. Ни один даже не думает о ней.

Посетитель, из тех, что, как я уже говорил, сидят, облокотясь на столик и подперев рукою бледный лоб – взгляд у них унылый, горестный, выражение лица озабоченное и как бы испуганное, – беседует с официантом. Он силится кротко улыбаться, он похож на беспризорного ребенка, который зашел попросить стакан воды в дом при дороге.

Официант отрицательно качает головой и подзывает вышибалу.

Луис, вышибала, идет от него к хозяйке.

– Сеньорита, Пепе говорит, что сеньор не желает платить.

– Пусть делает с ним что хочет, да только чтобы деньги мне были. Это его дело. Скажи, если не вытянет денег, я вычту из его жалованья, и дело с концом. До чего мы докатились!

Хозяйка поправляет пенсне и приглядывается.

– Это который?

– Да вон он сидит, очки в металлической оправе.

– Вот это тип! Очень мило! Да еще с каким видом! Слушай, а по какому праву он отказывается платить?

– Да так… Говорит, что пришел без денег.

– Ну и ну, только этого недоставало! Да, чего в нашей стране хоть отбавляй, так это жуликов!

Вышибала, не глядя в глаза донье Росе, произносит чуть слышно:

– Он говорит, что, когда будут деньги, он обязательно рассчитается.

В ответе доньи Росы каждое слово звенит, будто отлитое из бронзы:

– Так говорят все, а потом на одного, что вернется заплатить, приходится сотня таких, что улизнут и поминай как звали. Да что говорить! Пригреешь ворона, а он тебе глаза выклюет! Скажи Пепе – он сам знает, что делать: на улицу выставить поаккуратней, а там – пару добрых пинков куда придется. Хорошенькое дело!

Вышибала поворачивается, но донья Роса окликает его:

– Слушай, скажи Пепе, чтобы запомнил лицо!

– Скажу, сеньорита.

Донья Роса стоит и смотрит на эту сцену. Луис, с молочником в руках, подходит к Пепе и шепчет ему на ухо:

– Так она сказала. Ей-богу, слово в слово.

Пепе приближается к посетителю, тот медленно встает… Это истощенный, бледный, хилый человечек в дешевых металлических очках. Потертая куртка, обтрепанные брюки. Поверх костюма темно-серый плащ с засаленным поясом, под мышкой завернутая в газету книга.

– Если хотите, я оставлю вам книгу.

– Не надо. Уходите, не действуйте на нервы.