– И детей тоже нет, – покачала головой Кларисса. – Будет мужчина, я уже сказала. Но на вас обоих пелена. Вы где-то… между… Словно оба вычеркнуты из жизни…

Снова накатила необъяснимая паника. К гадалкам ходят, чтобы узнать, что все будет хорошо. А если все плохо, то это уже не поправить. В груди стала испуганно трепыхаться стая маленьких птиц, причиняя необъяснимую боль. На мгновение все звуки словно растворились, а потом вернулись с обостренной ясностью.

Как громко тикают часы в этой комнате… будто время ей отмеряют.

Кларисса вдруг подмигнула желтым глазом и заговорщицки спросила:

– Хочешь, приворожим твоего пупсика, по которому ты слезы льешь? Поиграешься, ну? Будет ходить за тобой как укуренный. – И ее голос вдруг засеребрился сладким искушением. – Спать не будет. Все бросит, чтобы рядом быть. Хочешь так? Я могу.

– Нет, приворот – это неправильно, – шмыгнула носом Рут.

– А мы ничего не нарушаем, – с очаровательной улыбкой развела руками Кларисса. – Тут нет никаких причинно-следственных связей, я имею в виду между тобой и этим мамсиком. А раз их нет, то нет и кармы. Значит, все можно. Пошалим?

Все можно.

Из палача ведьма превращалась в ярмарочного зазывалу.

Кларисса даже похорошела, словно одна мысль о «шалости» сделала ее на несколько лет моложе.

Рут глубоко вздохнула и сказала себе: «Так, хватит этого дерьма».

– Я пойду. Визит к вам был ошибкой.

Кларисса поскучнела и сказала:

– Сто евро за гадание.

Клиентка молча выложила деньги на стол и двинулась к выходу. Шаг был тяжелым. И выходила она из этой комнаты опустошенная и постаревшая.

– Да ладно тебе, – бросили ей вслед. – Поверь: если это судьба, то ничего нельзя сделать.

Отвечать не хотелось.

Как же надоели ее пророчества, походящие, по правде говоря, на обычное злопыхательство. Но казалось, чем больше Кларисса говорит, тем хуже все будет складываться. Слова гадалки точно обладали даром портить все, о чем шла речь.

– И еще обиделась на меня, смотри-ка. Правду надо уметь принимать! Я тут не шучу. Это ты у нас как клоун в цирке ломаешься и не понимаешь, что все вокруг ржут над тобой!

– Да шла бы ты, хамка старая! – не выдержала Рут. – Крутись сама в своей карме.

Смех Клариссы раздробился и окружил ее со всех сторон как дурная акустическая иллюзия.

Рут понеслась вниз по ступеням, едва разбирая путь. К черту все. Чтоб она еще раз послушала Свенью и пошла к гадалке… Дверь подъезда распахнулась, и она оказалась под косыми струями дождя. Пфорцхайм утопал в потоках воды. Обувь тут же промокла. Девушка ринулась со всех ног вперед, не разбирая дороги, и несколько прохожих с непониманием уставились на нее из-под зонтов.

Впереди на перекрестке виднелся светофор. Зеленый сменился красным, но было плевать. Только бы унести ноги из этого гадкого города.

Раздался визг колес, и последовал глухой удар. Кто-то вскрикнул.

Рут умерла в одно мгновение. Тело не двигалось, а от головы растекались ветвистые алые пятна, которые размывал дождь.

Шутка была над тобой. Жаль, что ты этого не поняла.

If I was made equal, is this what I get:

a bunch of stories to interpret?

Если мы все равны, то неужели это все, что мы получаем:

кучу баек, чтобы их толковать на свой лад?

Röyksopp, «Tricky Tricky»