Кричит, колотит меня сжатыми кулаками. Бьет не в полную силу, сдерживается с оглядкой на мою реакцию, но в ее глазах столько неприкрытой ненависти, что я теряюсь. Наверное, впервые мне так сложно сформулировать ответ и одной хлесткой фразой остановить истерику, успокоить или заставить замолчать. Ее слова неожиданно задевают то, что, мне казалось, давно отболело и атрофировалось.

– Я могла быть одной из них! И я была! Была, пока ты не заметил проклятое родимое пятно. Я помню, как ты на меня смотрел в самом начале. Как на пустое место. Я была никем, оплаченной игрушкой для почетного гостя, дико раздражающей и тратящей твое драгоценное время. Просто признай это, Дэрил… Если бы я не родилась в ублюдской семейке Демори, ты избавился бы от меня точно так же, как от остальных. Не раздумывая и мгновенно вычеркнув из памяти мое имя.

Она продолжает что‑то в сердцах выкрикивать, а я, как завороженный, смотрю, как алые капли безобразными пятнами расползаются по белой ткани ее халата, и внутри расползается едкое необъяснимое чувство потери.

Я столько раз видел ее в крови, но никогда не допускал мысли, что отважная пчелка Кая может умереть. Она была сильной, стойкой и жутко упрямой. В самые сложные моменты не рыдала в истерике, а собирала волю в кулак и давала отпор. Если загоняли в угол, без раздумий била на поражение и не оплакивала ни поверженных противников, ни случайных жертв.

Что изменилось сейчас?

– Я бы никогда не избавился от тебя, – встряхнув ее за плечи, жестким тоном чеканю я.

Она замолкает, отпрянув назад. Испуганно смотрит сквозь пелену слез. Руки безвольно повисают вдоль тела, искусанные губы дрожат.

– И ты никогда не была пустым местом. И ты абсолютно права, Ди. Жизнь моей матери не стоила сотен других. Не она удерживала меня в «Улье» и не договор с Кроносом, но я понял это, только когда ее гроб опустили в могилу.

– Твоя мама умерла? – На лице Дианы застывает выражение глубокого потрясения. Растерянный взгляд хаотично мечется по моему лицу.

– Она тяжело болела. Я не знал. – Перебирая пальцами светлые локоны оторопевшей жены, я смотрю на тлеющие угли в камине за ее спиной. – Последняя стадия рака. Лечение уже не помогало. Ей не было больно. Ушла, не приходя в себя. Легкая, тихая смерть. Она ее заслужила.

– Когда? – почти беззвучно выдыхает Диана. Подползает ко мне на коленях и, сжав мое лицо в ладонях, заставляет взглянуть в глаза. – Когда? – побелевшими губами повторяет она.

– Через неделю после моего возвращения в «Улей». – Ответ тонет в сдавленном рыдании жены.

– Боже, мне так жаль, Дэрил. Так безумно жаль. – Бросившись мне на шею, она надрывно плачет, обнимает до легкой боли, порывисто зарывается пальцами в мои волосы и топит, топит меня в своих слезах.

Я хочу сказать, что нет смысла оплакивать чужого ей человека, и признаться, что не чувствую ни скорби, ни сожаления, но не могу произнести ни слова… Горло внезапно схватывает спазм, и странное ощущение расползается за грудиной. Давит в области сердца, сворачивается колючим клубком, а потом словно разрывает изнутри, ломает ребра, наживую вспарывая кожу. Меня ослепляет невыносимой болью, жжет глаза, выкручивает мышцы, проходит по телу крупной дрожью. Я не могу дышать, не могу думать, двигаться, говорить. Боль захватывает меня целиком, горит, бьется, пульсирует. Я слышу нарастающий грохот, который поднимается изнутри, прямо к горлу, к вискам…

– Прости меня. Прости… – сквозь звенящий гул шелестит сбивчивый шепот. Не сразу понимаю, что не мой. – Если бы я только знала…

Диана, это она. Ее голос. Тихий. Слабый. Зовет откуда‑то издалека, но я здесь. Я же близко. Хриплю что‑то неразборчивое, трогаю шелковистые волосы и снова дышу. Она забирается ко мне на колени, отчаянно целует солеными губами, жмется к груди и говорит, так много говорит.