Дордже тоже опознал отцовскую кобылу, перестал упираться, расслабился. Из тумана один за другим появлялись всадники. Глаза лошадей, поймавшие отблески догорающего пепелища, сверкали в темноте, как печные угли.

Всадники были все как один с их, Васильевского, хутора, между калмыками называемого Хар Сала. С отцом прискакали те, кто выбирал его два месяца назад, в марте, членом Иловайского станичного совета: кому же, как не ему, мировому судье и честному человеку, представлять хутор. Отец сначала отнекивался, но, когда его учитель Кануков, теперь начальник военного отдела Куберлеевского волостного исполкома, приехал к нему и приехал с подарком – старинной, искусно сработанной домброй, быстро собрался и, оставив хозяйство на Чагдара – не маленький уже, почти восемнадцать зим! – уехал с Кануковым в станицу. С тех пор семья видела Баатра лишь изредка, он приезжал домой ненадолго – усталый, хмурый, словно бы усохший.

Отоспавшись, отец слезал с печи, набивал трубку сушеными травами – к апрелю весь самосад уже искурили, – усаживался на хозяйское место под алтарем и начинал разъяснять собравшимся однохотонцам, что значит «республика», «совдеп», «комитет» и чем большевики отличаются от меньшевиков и эсеров. Слова все были длинные и трудные, а объяснения отца – многословные и путаные, но хуторяне поняли, что большевики хотят отобрать у богатых излишки и разделить их между бедными.

Прискакавшие на пожарище хуторяне вооружились кто чем: кто берданкой, кто револьвером, кто шашкой. Видно, хотели помешать поджогу, но опоздали, хурул успел сгореть дотла, и только его беленая, местами тлеющая ограда указывала на границы пожара. Подъехавшие – человек двадцать – спешивались, простирались, бормотали молитвы. Отец сойти с лошади медлил, привставал в стременах, щурил глаза.

– Отец, мы здесь, – крикнул Чагдар и сразу пожалел о несдержанности: взгляды бакши и гелюнгов тут же обратились на них с Дордже. Привлекая к себе внимание, Чагдар грубо нарушил правила.

Отец едва заметно кивнул в ответ, соскочил с лошади, подошел к бакше.

– Святой бакша, – склонив голову, проговорил Баатр, – я не смог упредить пожар. Но мы догоним и убьем поджигателей.

То, что произошло дальше, было неожиданно и невероятно. Бакша вдруг ринулся вперед, выхватил из беленой ограды кол и, развернувшись, держа палку двумя руками, как держат меч, принялся дубасить отца. Отец пропустил первый удар, соскользнувший и пришедшийся по правому плечу, потом уклонился, попробовал перехватить кол, пытаясь остановить карающие руки. Лошадь отца попятилась и тревожно заржала.

– Собачье говно! – высоким, срывающимся голосом по-калмыцки завопил бакша. – Разрушитель! В какую кучу навоза ты влип!

– Подождите, святой бакша! – взывал Баатр. – Я был против! Это пришлые люди! Не казаки! Они нашей жизни не понимают!

– Что это за поганая власть, что поднимает руку на святыни? Чтоб вы все попали в горячий ад! Чтоб никто из вас не достиг чистой земли! – сыпал проклятиями бакша и все норовил ударить колом по голове Баатра.

Чагдар почувствовал, как плечи Дордже под его руками подымаются, словно Дордже не человек, а лебедь, и за спиной у него сейчас отрастут крылья, он развернет их широко-широко, взмахнет, оторвется от земли и улетит в чистые земли, подальше от земного ада. А его собственные руки отяжелели и превратились в железные клещи, какими кузнецы держат раскаленный металл на наковальне.

– Больно! – нутряным голосом просипел Дордже. Чагдар ослабил хватку.

Бакша снова занес над головой кол и снова обрушил его на голову Баатра. Бакшу колотило от ярости, и удары были неточные – казачья фуражка отца спружинила и отлетела к ограде. Нет страшнее оскорбления для казака, чем сорвать с него фуражку. Этого отец уже не стерпел – перехватил запястья бакши и сжал крепко, вынуждая разжать пальцы и выронить кол. Бакша застонал, но оружие свое из рук не выпустил. Над толпой раздался вздох ужаса: великий грех – причинять боль священнослужителю. Чагдар почувствовал, как Дордже весь затрясся. Наконец кол выпал из рук бакши, мазнув отца по рукаву поддевки и оставив беленый след, светившийся красным в сполохах догорающего пожара.