Войцех перевернулся на койке, устроившись поудобнее, это получилось без труда.

Итальянцы любят комфорт. Даже камера при комендатуре в Пакино уютнее, чем казармы в армии Андерса. Тюфяки и подушки мягкие, еда вполне приличная. На прогулку вечером их вывели и, похоже, забыли о пленниках на добрый час. Солдаты болтали, курили, отставив винтовки в сторону. Потом один достал бутыль, оплетенную лозой, её пустили по кругу, Марыле и Войцеху досталось наравне с хозяевами. Вино было кислым и слабым.

– Нужно бежать, сестра. Нас и так мало сторожат. Согласимся на сотрудничество – получим полную свободу. Но мало свалить от наших часовых. Они так обленились, что даже вслед стрелять не сподобятся, я думаю. А куда дальше деться? Нужна лодка – плыть к Мальте. Там масса английских кораблей, подберут.

– Если раньше не подберут итальянские катера.

– Вот! Торопиться нельзя. Жаль, к греческому десанту опоздаем точно.

Лязгнул засов. Итальянский военный забрал миски и кружки после завтрака. Другой жестами показал, что с ним должна пойти одна только синьорина. Войцех принялся протестовать, но тщетно. Марыля шепнула:

– Всё в порядке. Справлюсь. Не делай глупостей.

Синьор Капуана с утра сиял, как начищенная бляха на солдатском ремне. Точнее – на офицерском, благородное чело над аристократически изогнутыми бровями не могло принадлежать к плебейскому сословию, а нежные морщинки, перечеркнувшие его по горизонтали, наверняка были вызваны мыслями о высоком.

В присутствии дамы он учтиво встал, потом предложил разделить завтрак, не слушая протестов, что Марыля не голодна.

– Мы сегодня продолжим разговор, синьорина. Но перед этим… – итальянец немного смутился. – Перед этим я попросил бы вас принять ванну и переодеться. Я хочу, чтобы вы чувствовали себя скорее моей гостьей, а не пленницей… И не подумайте дурного! Злоупотреблять гостеприимством – низко, я никогда себе такого не позволю.

– Кстати, сколько вам лет, синьор Капуана? – вдруг спросила названная гостьей.

– Тридцать три… Возраст Христа. Но, надеюсь, мне не придётся взойти на Голгофу.

Марыля чуть улыбнулась, давая понять, что оценила шутку.

– И у вас отсутствует обручальное кольцо.

Он смутился.

– Женщины всегда замечают такие вещи… Да, не сложилось. Был помолвлен, чего скрывать, но меня отправили в Абиссинию. Она не дождалась, предпочла гауптмана из люфтваффе. Девушка из хорошей, старой сицилийской семьи… В прошлые времена такое считалось бы фамильным оскорблением, каралось бы кровной местью!

– А сейчас?

– Мы же современные люди! – развёл руками капитан. – Посудите сами, синьорина, с возможностями военной контрразведки я мог бы извести всю её семью. Но уничтожать ни в чём не повинных людей из-за пустоголовости одной их родственницы не входит в мои намерения.

– Проявить христианское милосердие порой стоит больших душевных сил, чем месть.

Вдыхая аромат настоящего кофе, наверное, впервые столь качественного после довоенных лет, Марыля была просто обязана сказать итальянцу что-то ободряющее.

– Думаю, вы правы, синьорина, так как я до сих пор расплачиваюсь за мягкосердечие. Кое-кто на Сицилии считает меня тряпкой, не мужчиной.

– Будь я в числе ваших сицилийских знакомых, никогда бы не сказала ни полслова в порицание. Вы уважаете выбор женщины: если она предпочла другого, не стоит применять силу, даже если общественное мнение не освободилось от предрассудков. Скажите, синьор капитан, а к тому герою из люфтваффе вы что испытываете?

– Не самые лучшие чувства. Но никто нас и не заставляет любить ни его, ни других союзников. Вы же понимаете, союзы – это политика, а любовь… Это – любовь.