– Верно. Но Диана не может ответить ему любовью по своей природе. А если бы могла, это была бы чудесная любовь за гранью воображения. Даже безответная любовь чудесна, ведь, по крайней мере, Деметриус умеет любить. И это дает ему ощущение жизни.

Анна улыбнулась и осторожно приложила свободную руку к его щеке. Ладонь уколола отросшая за день щетина, а сама кожа была теплой и гладкой, как атлас. От прикосновения на его щеке дрогнул мускул.

– Полагаю, вы тоже скрытый романтик, Роберт. Завидуете пастуху?

Он улыбнулся и быстро повернул голову, поцеловав ее ладонь.

– В каком-то смысле. Он хочет чувствовать себя живым – по-настоящему живым – хоть на одно мгновение.

– Пока любовь его не убьет.

– Пока не убьет. Я вижу, вы посмотрели вдаль.

Анна откинулась в кресле, наконец забрав у него

руку. Но, даже не прикасаясь к нему физически, она ощущала между ними незримую связь.

– Вы не чувствуете себя живым, Роберт? – спросила она.

Тот вновь опустился на каминный приступок, лениво оперся на локти и скрестил в лодыжках вытянутые ноги. Он переоделся с их утренней встречи: сменил мятую испачканную рубашку на новую и модную. Еще на нем был дорогой дублет цвета бургундского вина, с черными атласными прорезями на рукавах и рядами сияющих золотых пуговиц и бриджи из тонкопряденой шерсти. На ногах отличные испанские сапоги, отполированные до блеска. В ухе – жемчужная серьга.

Он явно собирался поразить кого-то своим нарядом, и Анна подозревала, что не ее.

– Иногда мне кажется, что я уже мертв и лежу в могиле, – ответил он.

Правда, говорил легко и шутливо, но Анне показалось, что она слышит в глубине оттенок горечи – оттенок правды.

– Истинные, глубокие чувства Деметриуса для меня уже потеряны. Я могу лишь изобразить их на сцене.

– Да, – пробормотала она, – понимаю, о чем вы говорите.

Он склонил голову к плечу и изучающе посмотрел на нее:

– Правда?

– Да. В отличие от бедного пастуха моя жизнь не богата глубокими чувствами. Напротив, тиха и спокойна, можно даже сказать, холодна. Но я скорее предпочту замерзнуть, нежели сгореть в пламени.

– Из-за вашего мужа? – спросил Роберт, его голос звучал тихо и ровно, словно он боялся ее спугнуть.

Как будто вопрос о Чарльзе Баррете мог сейчас ее испугать. Его черная душа давно мертва и похоронена. Когда-то, прежде чем они совершили ошибку, вступив в брак, и все так ужасно изменилось, она желала его.

В то время чувства застили ей разум, и она пошла неверным путем.

– Я больше такого не хочу, – твердо сказала Анна.

– Значит, вы теперь как Диана? – спросил он. – Смотрите на чувства и желания смертных с высоты?

Анна засмеялась:

– Я не непорочная богиня.

Внезапно в коридоре что-то загрохотало, и раздался взрыв пьяного смеха. Кто-то врезался в стену, сорвав с нее гобелен.

Роберт легонько прижал палец к губам и поднялся на ноги.

– Ш-ш-ш, – прошептал он. – Давайте выйдем ненадолго в сад, там они нас не увидят.

– В сад? – растерянно переспросила Анна.

Оказаться с ним наедине, в темноте ночи, в полном уединении? Это, конечно… соблазнительно.

Даже слишком соблазнительно. Кто знает, на что она окажется способна. Рядом с ним невозможно за себя ручаться.

Но он протянул ей руку, и она приняла ее.

– Сегодня такая красивая луна, моя Диана, – произнес он. – И мне что-то не хочется веселиться в компании.

Анна кивнула. Они прошли на цыпочках по коридору и вышли в ночную тьму. Как только они оказались снаружи, хриплые вопли – признаки кутежа – сразу превратились в далекий гул.

В саду, что располагался между домом и темным театром, стояла тишина и было полно теней, луну постоянно заслоняли проплывающие облака. Высокая каменная стена не допускала в город жизненный поток Соутворка – таверны и шумные бордели, крики и вопли, кулаки и звон стали. Сейчас почему-то внезапно отдалилось все.