– Да, пожалуйста, присаживайтесь. – Эш указал на две кушетки впереди, и я, сохраняя безопасную дистанцию, дошла до одной. Эш опустился на другую. – Задавайте любые вопросы, Оливия, не стесняйтесь.

Я рассказала о поездке в библиотеку и об украденных архивах.

– Вы работаете с кем-то параллельно? – уточнила я, не в силах сдержать досаду – или ревность? Не то чтобы я имела на них право, учитывая, что мы с Эшем были знакомы и занимались проектом всего несколько дней. Но даже за такой короткий промежуток он обрел власть тушить на корню любые мои рациональные порывы.

Он нахмурился, покачал головой.

– Нет, Оливия, вы единственная. Я ни с кем больше не обсуждал эту тему. – Он вздохнул и провел рукой по волосам, и сразу стало понятно, что, вне всяких сомнений, мой вопрос его расстроил. Я хотела протянуть руку и коснуться его, пропустить его жесткие волосы сквозь пальцы, извиняясь. Соблазн и картина оказались настолько яркими, что пальцы у меня дрогнули, чуть скрючившись, в предвкушении, и я поспешно сжала руки в кулаки.

– Возможно, какие-то папарацци, – заключил Эш. – С тех пор как… ну, вы знаете… авария… – Он поднял голову и встретился со мной взглядом – несмотря на набежавшие слезы, его глаза остались такими же потрясающе синими. Я кивнула, показывая, что поняла. – Они охотились за любыми крупицами информации. Я не давал интервью о случившемся, просто не в силах говорить об этом, – и поэтому раззадориваю их еще больше. – Голос у него прервался, наконец он снова отвел взгляд и уставился в пол.

– Мне так жаль, – сказала я. – Это просто… – Просто бессмысленно, вот что. Зачем папарацци охотиться за информацией о бабушке Эша и уж тем более зачем красть ее? Он сейчас рассуждал об Анджелике, об аварии, в которую она попала, об их отношениях. Как это все связано с тем, что случилось с его бабушкой в конце сороковых? – Это просто… – начала я еще раз, но не смогла подобрать слов, которые не звучали бы как обвинение.

– Просто что? – Эш поднял голову, и внезапно передо мной оказался не самый сексуальный мужчина современности, а просто мужчина – грустный, прекрасный, надломленный, – и я не удержалась. Встала, сделала несколько шагов и села рядом с ним; накрыла его руку своей, почувствовав, какая теплая у него кожа. Он перевернул руку, так что мы соприкоснулись ладонями, и нежно сжал мою в своей, как будто внезапно ему понадобилась моя поддержка. Как будто я оказалась его спасательным кругом.

– Я не хотела вас расстроить, – выговорила я не без труда, потому что мне было трудно не то что говорить – дышать – оттого, что мы сидели так близко и я держала его за руку.

– Оливия! – Мои имя слетело с его губ нежно, как дуновение ветра, как напев. – С чего бы им было красть архивы? Зачем им было их красть?

Перед внутренним взглядом снова возникла страница с жирным словом «воровка», и я вновь озадачилась, неужели я его себе вообразила?

– Я видела ваш экземпляр «Бекки», вчера, в гостевой комнате, – мягко заметила я.

– Что? – Он наклонил голову, словно смутившись от внезапной перемены темы.

– На тумбочке у кровати, мою книгу. – Я вдруг охрипла, потеряв уверенность в собственных словах.

– Нет, ваша книга здесь. – Эш выпустил мою руку и указал на белые книжные полки, обрамлявшие камин. – Я храню ее здесь, со всеми прочими моими любимыми книгами. – Он поднялся, подошел к полкам, всматриваясь в корешки, и наконец вытащил, вне всякого сомнения, мой роман в яркой голубой обложке. – Вот она!

Он вернулся и вручил томик мне. С бешено колотящимся сердцем я открыла титульный лист, ожидая, что вот сейчас снова в меня выстрелит это короткое слово – но страница была обычной, без надписей, там значилось только то, что положено. Да что со мной такое? Я что, в самом деле все придумала?