Сокращение бюджета происходило в соответствии с программой восстановления после кризиса 1929 года, а также согласно десятилетнему плану экономии средств на вооружение, пролонгированному в 1928 году благодаря тогдашнему министру финансов Уинстону Черчиллю. С тех пор прошло уже пять лет, и теперь, считал Черчилль, ситуация изменилась. Соответственно, должна измениться и политика. У него тоже были свои источники. Но в отличие от правительства он не собирался молчать. «Германия вооружается, причем так быстро, что никто не в силах ее остановить, – заявил он в палате общин в марте 1934 года. – Еще никогда дух агрессивного национализма столь явно не торжествовал в Европе и во всем мире»^>35. В Третьем рейхе все было поставлено на обеспечение максимальной готовности к новой войне.

Наблюдая, как сбываются его прогнозы, Черчилль будет констатировать в мае 1935 года, что «промышленность Германии полностью милитаризована», «предельно упрощена процедура ввоза в страну материалов, необходимых для производства оружия», все заводы и фабрики переведены на круглосуточный режим работы, достигнут такой уровень милитаризации, какой во время Первой мировой войны британская промышленность демонстрировала лишь через два года после начала боевых действий^>36. Выступая в октябре 1935 года в Чингфорде, он обратил внимание присутствующих, что «еще никогда прежде ни одна страна в мирное время столь явно и столь целенаправленно не готовилась к войне». «По сути, Германия уже сейчас живет и работает в условиях военного времени, хотя открытое противостояние пока не началось»^>37.

Черчилля обвиняли в излишней драматизации и даже трусости. На что он спокойно отвечал: «Лучше испугаться сейчас, чем погибнуть потом»^>38. Однажды он спросил в палате общин: «Найдется ли среди депутатов хоть один человек, который пожертвует руку в доказательство того, что в ближайшие двадцать лет в Европе не будет войны»?^>39 Желающих не нашлось.

Мировая война – «жуткая, стремительная, всепоглощающая, непреодолимая»^>40 – страшна сама по себе. Но новый военный конфликт, считал Черчилль, будет еще страшнее. Если вермахт и дальше продолжит вооружаться такими темпами, это позволит ему накопить достаточно ресурсов для масштабного наступления уже на первой фазе войны, избежав позиционного противостояния. А следовательно, у Франции и Великобритании не будет возможности для передышки и перегруппировки сил.

Черчилль многое повидал на своем веку. И милитаризация Германии была не единственным явлением, беспокоившим уже немолодого политика. В ходе заседаний и обсуждений международной конференции по разоружению каждая страна стремилась в максимальной степени соблюсти свои интересы. И это относилось не только к желающей перевооружиться Германии, но и к партнерам по прошлой войне. «Соединенные Штаты, проповедуя разоружение, продолжают семимильными шагами развивать свою армию, военно-морские и военно-воздушные силы», – напоминал Черчилль широкой общественности^>41.

Выступая в мае 1935 года в парламенте, он предупредил своих соотечественников, что «мы входим в коридор, углубляющийся и сгущающийся во мраке опасности», в коридор, по которому «нам придется следовать много месяцев, а возможно, и лет»^>42. Пробил час, когда не время верить тому, во что хочется верить; следует смотреть правде в лицо. Особенно это касалось руководства страны, и в первую очередь – премьер-министра. Однажды, характеризуя успешность главы правительства, Черчилль заметил, что премьер должен быть не только «честным», но и «правым»^>43. Впоследствии он будет не раз возвращаться к этой мысли. В частности, в августе 1950 года он признает, что «возможно, лучше быть безответственным, но правым, чем наоборот». А еще через два года заметит: «хорошо быть правым и последовательным», но «если выбирать одно из двух, то следует быть правым». «Единственным верным руководством в этой жизни является делать то, что правильно», – повторит он во время одного из своих выступлений в октябре 1951 года