На Кубе тоже имелось множество «дикарей». В 1895 и 1896 гг., когда повстанцы расширили свою базу поддержки, их генералы Антонио Масео и Ма́ксимо Гомес контролировали почти всю территорию острова и держали Гавану в осаде. Афрокубинец Масео был без преувеличения самым выдающимся руководителем партизанской войны в XIX в. Испания и ее сторонники пребывали в панике. Черчилль описывал повстанцев как «недисциплинированный сброд», состоящий «по большей части из цветных». Если революция увенчается успехом, беспокоился он, «Куба станет черной республикой». Он не увидел здесь никакой связи с тем, что Великобритания сама завозила рабов, увеличив их численность на острове сверх того количества, которое уже было накоплено Испанией за предшествующие два века{13}.
Сознательная амнезия всегда была отличительной чертой империалистических лидеров и их идеологий. Страх перед появлением в регионе еще одного Гаити постоянно присутствовал и в США. Гровер Флинт, американский журналист, сопровождавший армию Гомеса, писал в своих репортажах, что «половина набранных в нее солдат – негры», а кроме них имеются и другие зловещие типы: «китайцы (те, кто выжил при перевозке рабочих-кули из Макао)… коварные востроглазые монголы, совсем не похожие на мирных работников прачечной[39]»{14}.
В 1886 г. испанцы пошли на отмену рабства на Кубе, но, опасаясь самой идеи преимущественно черной республики, они поощряли массовую миграцию с полуострова на остров. С 1882 по 1894 г. на Кубу, население которой в то время составляло менее двух миллионов человек, приехала четверть миллиона испанцев. Одним из них был каталонский анархист Энрике Ройг, который в скором времени связался с Марти. Приток белых иммигрантов не оправдал надежд Испании. Две трети новоприбывших не умели писать и читать. В массе своей это были крестьяне и рабочие, среди которых каталонцы составляли большинство. Многие стали автоматически ориентироваться на Марти и Масео. Вот как писал Бенедикт Андерсон:
В сочетании с плавной, постепенной отменой рабства эта демографическая трансформация дала возможность Марти окрасить свой революционный проект в националистические цвета и преодолеть тем самым – по крайней мере внешне – расовую проблематику. Кубинские мужчины – белые и черные – должны были, так сказать, заключить друг друга в объятия (метафорически или на поле боя) как равные в борьбе против имперского гнета. Постепенное исчезновение «Гаити» и крах сахарной «аристократии» постепенно сокращали количество фанатических сторонников Мадрида. Таким образом, начиная с 1888 г. национализм широкого толка в стиле Рисаля быстро распространился почти во всех слоях общества{15}.
В 1896 г., оказавшись на грани катастрофического поражения, испанцы прислали на остров нового генерал-капитана, который должен был исправить положение. На эту роль за свою беспощадность был выбран генерал Валериано Вейлер, известный мадридской публике тем, что людям он предпочитал животных. Сам он был смесью того и другого. В Мадриде он финансировал приют для лошадей, где с ними хорошо обращались и вдоволь кормили овсом. На Кубе им была создана сеть концентрационных лагерей, в которых повстанцев изолировали от населения. Последствия были катастрофическими: это не только разлучало семьи и заставляло женщин и девочек заниматься проституцией, но и привело к тому, что в некоторых кубинских городах умерло до пятидесяти процентов узников этих лагерей. Всего от болезней и голода погибло как минимум 170 тысяч подвергшихся интернированию гражданских лиц – на тот момент около десяти процентов всего населения Кубы.