Необходимо продолжить благородную работу, направленную на восстановление чести и достоинства патриотов»[14].
Есть прекрасный хадис[15] пророка Мухаммеда, в котором говорится: «Дела оцениваются только по намерениям, и каждому человеку достанется лишь то, что он намеревался обрести».
Видят Высшие Силы, что намерения мои были самые чистые – рассказать правду о смелых и самоотверженных муджахидах, об их героических подвигах в условиях неравной борьбы со страшным злом, которое принесла с собой большевистская власть, об их готовности погибнуть, но не склонить головы перед хищным и диким захватчиком. И писала я, как могла, с искренней душой и большой симпатией к освободительной борьбе народов Средней Азии против бесчеловечности, насилия и подавления любой свободы.
Итак, отдаю книгу на суд читателя…
За критические замечания, предложения и пожелания буду очень благодарна!
Самира Фаттах
(Коран, сура 3 «Семейство Имрана», 195)
Часть первая
Потомок Хаджи Тархана
Те, перед кем ковер страданий постлало горе, – вот кто мы!
Те, кто скрывает в сердце пламень и скорбь во взоре, – вот кто мы!
Те, кто игрою сил враждебных впряжен в ярем судьбы жестокой,
Кто носится по воле рока в бурлящем море – вот кто мы!
(Рудаки)
1
Молчала узкая горная долина, едва освещенная светом молодого месяца. Безмолвно и торжественно обступили ее могучие хребты, такие призрачные и таинственные в лунном свете, темными громадами вплотную надвинулись на нее. Над лагерем проплывала ночь, овевая людей морозным дыханием, родившемся где-то среди далеких снежных вершин. Было очень холодно. Но усталые люди, измученные тяжелыми боями и долгими переходами по крутым тропам среди отвесных скал, спали крепким сном.
Два дня назад муджахиды встретились с конным разъездом красных, вышедшим в разведку, следом за которым шел крупный вражеский отряд, но Хакимбек дал приказ беречь боеприпасы и не принял бой. Что задумал на этот раз хитрый и многоопытный курбаши – непонятно. Почти сутки уходили они от преследования, хотя сил для сражения хватило бы с избытком. И теперь наступила возможность предаться живительному сну.
Рамазан сидел у костра. От тлеющих углей еще поднимался теплый воздух, отдавая благодатным запахом арчи[16]. Но этого явно было мало, потому что холод давно проник в самые дальние уголки его души, превратив в ледяной комок сердце. Очень хотелось спать. В глаза точно песка насыпали. Тяжелая голова клонилась на грудь. Порой какие- то неясные образы уже начинали заволакивать сознание, тогда он спохватывался и выпрямлялся.
«Нельзя спать, – говорил он сам себе. – Нельзя…»
Но глаза снова закрывались.
Вечером мулла Максуд, чья очередь была дежурить в эту ночь, уговорил Рамазана посидеть у костра вместо него.
– Покарауль, братишка… Век благодарен буду! Ты молодой еще, что тебе стоит! Я в твоем возрасте вообще не спал… В середине ночи разбуди меня, я тебя сменю… – пробормотал он уже в полусне.
Рамазан не стал отказываться. Сидя в одиночестве среди безмолвной тишины ночи, он задумчиво смотрел на пляшущие языки пламени, время от времени подбрасывая в костер сухие ветки. Но когда запас хвороста кончился и огонь потух, смертельно захотелось спать.
Не в силах больше бороться со сном, Рамазан поднялся на ноги, прошелся несколько раз туда и обратно около тлеющих углей, еще отдававших пространству немного тепла, и снова опустился на старую маленькую кошму