– А как мы туда попадем? – спрашивал он.

– Просто будем идти и идти, – говорила Поля. – У тебя волшебная нога. Она приведет. А я буду с тобой за компанию!

Влад ничего не понимал, но, как и всякий человек, пусть и маленький, веровал в абсурдное, а потому готовился идти и идти, вперед и вперед.

Перед новогодним утренником Полина быстро выучила слова за всех, даже за воспитательницу, и так старательно суфлировала, что затмила собой даже Деда Мороза, которого играл дворник Михалыч. Но если в детском саду Поля блистала, то в школе ей пришлось сложнее: букв было слишком много, и они, в отличие от слов, оказались настроены недружелюбно, как городские дети-задаваки, которые не хотят играть с такими, как она, «с Балбесовки». Поле не нравилось, что буквы постоянно вертелись в разные стороны и не хотели смотреть друг на дружку. Например, эти две дурочки «б» и «в», которые почему-то стояли друг за другом («б» буравила взглядом затылок «в»), вместо того чтобы развернуться лицом к лицу и вместе сесть пить чай (тем более что вместо стола можно взять букву «т»).

Полина не любила писать, ее буквы выходили мятыми и звучать должны были как жеваная магнитофонная лента. Конечно, она все-таки научилась читать, писать и перебираться из класса в класс – благо память легко позволяла зазубривать даже то, чего она не понимала – правда, и забывала Полина легко и навсегда, как будто все прочитанное, как поезд на железнодорожной станции «Сортировочная», стояло у нее в голове каких-то две-три минуты, а потом уносилось вдаль, стуча колесами и гудя «ту-ту!».

Но не все можно вызубрить – существует еще и математика. Для того чтобы понять ее, нужно было открыть в голове заветную дверку, а Полина не могла этого сделать: тогда оттуда сбежали бы остатки тех других слов, запертых до особого случая. Так что с математикой у Полины не ладилось, но это их обеих (и Полину, и математику) не слишком печалило (печалило разве что Кторию Санну, математичку, носившую химическую завивку, очки в толстой оправе и пушистые мохеровые свитера). У Влада, с которым Полина училась в одном классе и сидела за одной партой, с математикой дела обстояли не лучше, поэтому они с Полиной развлекались тем, что читали учебник по алгебре, заменяя все существительные словом «жопа», так что у них получалось: «Начертите жопу АBСD. Проведите жопу к жопе АВ», и они ухохатывались, утыкаясь лицами в парту. На литературе Полина всегда с выражением читала стихи, что очень нравилось Ольге Борисовне, их учительнице, высокой и худой даме в черном, из-за чрезмерной экспрессивности постоянно махавшей, как мельница, тонкими руками в узких рукавах.

Когда они в седьмом классе ставили отрывок из «Ромео и Джульетты», Борисовна даже выбора не оставила, сказав:

– Полина, ты Джульетта!

Полина спросила:

– А можно, Лола тоже кем-то будет?

Тогда Полина уже дружила с толстой Лолой Шараповой (к глубокому, очень глубокому разочарованию Влада, который ничем этого не показывал, предпочитая гордо страдать молча).

– Пусть будет кормилицей.

Влад хотел играть Ромео, но Ольга Борисовна воспротивилась:

– Мелковат. Джульетта на полголовы выше. – И назначила на роль Ромео Андрея Куйнашева. Наверное, потому что у него было вечно серьезное лицо, а Ромео предстояло умереть. Так или иначе, текст он выучил, хотя читал безо всякого выражения, словно колотил палкой по пустым консервным банкам.

Все говорили, что Полина была такой милой Джульеттой, что хотелось плакать. И плакали, плакали все: и Ольга Борисовна, и Ктория Санна, и похмельный историк, и беспалый трудовик, и директор школы. Жаль только, что Полинина мама не пришла на спектакль, потому что возилась с маленькой Лизкой, очередной сестричкой, прижитой от очередного отчима. Но это ничего, Полина не обиделась. Она вообще никогда не обижалась, ни на кого.