Олег сам толстый, у него, между прочим, тоже сиськи заметны. Но кто ему такое скажет, он же большущий, сильный, он на борьбу ходит. И все равно один раз Лола накинулась на него и даже повалила на землю, такая была злая, но Майя Петровна их растащила. Лола махала кулаками и рычала, вся красная, с выпученными глазами.

В школу вызвали родителей, но за родителей всегда отдувался один папа (мама ведь ходила на курсы и на политику). Потом папа сказал:

– Лолка, ну ты даешь! Зачем набросилась на парня?!

– Я хотела его убить!

– Убить?! – Папа расхохотался. – Ого, какая ты грозная!

– Он дразнился!

– Правда хотела убить? Точно? Совсем убить? Чтоб его похоронили, закопали в землю и никогда больше не откапывали?

– Да!

Папа потрепал ее по голове.

– Ну хорошо. Подумай, как ты могла сделать это не так заметно.

Лола подумала. Можно было слепить человечка из хлеба и съесть его. Или взять человечка из ластика и истыкать его остро заточенным карандашом или ручкой. Съеденный ранее человечек из хлеба внутри нее говорил: «Давай, Лола, я тут один, мне грустно! Тут, кроме меня, только рыба, но с ней не поговорить!» Но Лола сказала: «Нетушки, сиди дальше один». Она чувствовала, что с этим поеданием всего шутки плохи. Робин-Бобин Барабек съел пятнадцать человек, и ничем хорошим для него это не закончилось.

– Лола, у тебя есть друзья? – спрашивал папа.

– Есть, – врала Лола.

Не было у нее друзей: мальчишки – глупые и злые, да и девчонки такие же. Ну, конечно, Лу училась на отлично, но все равно была глупая, просто потому что дружила с противной Олеськой. Когда папа подарил Лоле красивый розовый пенал и все хотели посмотреть на него, даже в очередь выстроились, Олеська специально сделала вид, что он ей не нравится, и состроила такое надменное лицо, что у Лолы все внутри закипело. Тогда Лола ударила Олеську этим пеналом по голове – чтоб не зазнавалась. Еще была Полина, всегда растрепанная, с лицом, разрисованным ручкой, она сидела за одной партой с Владом, хромым дурачком, и все время с ним хихикала, а еще Дашка-второгодница, которая читала по складам, хотя была выше всех. Ну их, дружить с ними, ага.

На трудах дети мастерили поделки и открытки, которые у Лолы получались криво и косо. Одно развлечение: от клея слипались пальцы, можно было обдирать белые пленочки, воображая, как будто с тебя слезает кожа. Осенью папа приносил ей шишки и желуди для поделок и помогал сушить гербарий, но это были мелочи в сравнении с таким заданием, как пошив кота.

– Папа! Мне нужен кот! Или я объявлю забастовку до исполнения моих законных требований!

– Ого! Откуда знаешь такие слова?

– От мамы!

– Ну… – вздохнув, папа почесал выбритую налысо голову. – Кот так кот. Пошли, выманим его из подвала сосиской.

– Не живой! Сшитый!

– Аллах велик, хорошо, что не чучело!

Кота сшили из старого Лолиного пальто. Лола стояла и смотрела, как папа вырезает выкройки, как обводит их мелом, как аккуратно кроит ткань, захватив чуть-чуть лишнего – припуск на шов – и как стежок за стежком… у папы были такие большие руки, а иголка такая крохотная-крохотная. Иногда она вспыхивала на свету, как звездочка.

– Пап! – Лола подошла и обняла его.

– Ай! – Он уколол палец. – Не мешай. Иди спать, а то на уроках будешь зевать.

– Мне интересно смотреть…

– Ну так и шила бы сама…

– Давай я спать лягу, а ты рядом сиди.

– Ну что ты как маленькая…

Но папа сел рядом в кресло, а Лола лежала в кровати и засыпала. Мама должна была прийти поздно, у нее снова были занятия.

Утром кот ждал Лолу на столе. Какой же он был красивый! Папа не стал пришивать ему пуговицы вместо глаз, а аккуратно вышил желтыми нитками два золотисто-желтых глаза с черными зрачками. И беленький носик. И огромные усы! Это был самый красивый кот из всех, пошитых из старого красного пальто.