– Да. Я поняла.

И снова Алекс схватил ее за руку и тащил за собой, бегом через лужайку, чуть не выдернув руку из сустава. Они ворвались в дом через кухонную дверь с криком, таким громким, что он больше походил на победный клич. Элис увидела, как побледнела мать, будто и она истекала кровью, услышала задыхающийся голос брата:

– С отцом несчастье. Доктора, скорее!

И она осталась в кухне одна. Было очень холодно. Плитки пола под ногами источали ледяной холод. Деревянная столешница, к которой она приникла лицом, холодила щеки. Никто не появлялся. Она смутно слышала, как кто-то звонит по телефону в передней. Слышались другие голоса, чьи-то шаги. Кто-то плакал. Потом – еще шаги и шорох автомобильных шин по гравию.

Алекс оказался прав. Все было очень просто. Никто не задавал ей вопросов, ни у кого не возникло никаких подозрений. Их рассказу поверили беспрекословно. Она не присутствовала на следствии, но Алекс был, правда, он так никогда и не рассказал ей, что там происходило. Потом некоторые из тех, кого это так или иначе касалось, – их семейный врач, поверенный, друзья ее матери – снова пришли к ним в дом. Получилось что-то вроде странного званого чаепития, с бутербродами и домашним пирогом с вареньем. Все были с детьми очень добры. Кто-то даже погладил ее по головке. Чей-то голос произнес: «Трагично, что никого не оказалось поблизости. Присутствие духа и элементарное знание приемов первой помощи – и он был бы жив».

Но вот послушная воле память завершила навязанную ей процедуру. Ночной кошмар утратил свою ужасную власть. Если повезет, она теперь освободится от него надолго – может, на несколько месяцев. Элис спустила с кровати ноги и потянулась за халатом.

Она только успела залить кипятком чай и стояла, ожидая, чтобы он настоялся, когда услышала шаги на лестнице и, обернувшись, увидела высокую фигуру брата, загородившую собой дверь. Алекс в своем – таком знакомом – халате в рубчик выглядел молодо и казался ей беззащитным и легкоранимым мальчишкой. Пальцами обеих рук он расчесывал спутанные после сна волосы. Удивленная его появлением – он всегда так крепко спал, – Элис спросила:

– Я тебя разбудила? Прости.

– Да нет. Я давно проснулся и никак не мог заснуть снова. Обед слишком запоздал из-за Лессингэма, а есть на ночь вредно. Чай только заварила?

– Он почти готов. Минутку – и можно наливать.

Алекс взял с серванта еще одну кружку и налил чаю себе и сестре. Элис опустилась в плетеное кресло и молча взяла кружку с чаем.

Алекс сказал:

– Ветер поднимается.

– Да, уже с час как.

Он прошел к двери и, отперев верхнюю деревянную панель, толчком откинул ее наружу. Элис почувствовала, как в комнату ворвался холод, лишенный запаха, но сразу убивший слабый аромат свежезаваренного чая, услышала сердитый, низкий гул взволнованного моря. Прислушавшись, она подумала, что гул усиливается, нарастает, и представила себе, поежившись от воображаемого и потому не такого уж неприятного страха, как рушатся наконец хрупкие невысокие скалы на берегу, и белопенное неистовство, накатываясь на мыс, разбивается о дверь их дома и швыряет Алексу в лицо рваные клочья пены.

Глядя, как он всматривается в ночь, она ощутила прилив нежности и любви, столь же чистой и незамутненной, как порыв холодного воздуха, освеживший ей лицо. Ощущение было мимолетным, но сила чувства поразила ее. Брат был так близок ей, стал настолько частью ее самой, что у нее не было необходимости, да и не хотелось слишком задумываться над природой ее чувства к нему. Она знала, что ей всегда доставляло радость, когда он жил здесь, в одном с ней доме, приятно было слышать его шаги наверху, есть вместе с ним по вечерам приготовленную ею еду. Но ни она, ни он никогда не предъявляли никаких требований друг к другу. Даже когда Алекс женился, ничего не изменилось. Женитьба его не была для Элис неожиданностью, ей даже нравилась Элизабет; но и развод их нисколько ее не удивил. Она не думала, что Алекс когда-нибудь снова женится, но была уверена, что ничто не изменится в их отношениях, сколько бы жен ни появилось в его жизни. Временами вот так, как сейчас, она усмехалась с грустной иронией, зная, как воспринимают их отношения чужаки. Те, кто полагал, что дом принадлежит Алексу, а не ей, считали, что незамужняя сестра поселилась с ним ради крыши над головой, стремясь избегнуть одиночества и обрести цель существования. Другие, более чуткие, но столь же далекие от истины, становились в тупик, видя полную независимость брата и сестры друг от друга: оба приезжали и уезжали, как кому заблагорассудится, и ни брат, ни сестра не вмешивались в дела друг друга. Элис помнила, что Элизабет как-то сказала ей в первые недели после помолвки: