– Давай приготовим что-нибудь к ужину. Можно курицу запечь, самый простой вариант. Салат сделаешь, а я за тортом схожу. Идет? – спросил Илья Майю, когда она открыла холодильник и стала просматривать запасы.

Она ничего не ответила, но достала из морозилки цыпленка и положила его в воду для размораживания. Потом занялась салатом, и Илья ушел в ближайший гастроном.

Он размышлял над тем, как пройдет встреча, как будет вести себя Майя, что говорить. Для себя он уже определил линию поведения: он будет полностью игнорировать настроение дочери, а если понадобится, он объяснит, что такое с ней уже давно. Он расскажет им, что Майя пребывает в состоянии депрессии и винит во всем случившимся его, Илью. А что он может поделать с этим? Он пытался, но все бесполезно. Вот и живут они теперь так: замкнутая в себе, обиженная на весь белый свет Майя, и страдающий от этого, бессильный ей помочь он, Илья, у которого вся жизнь теперь превратилась в сплошную печаль и тревогу.

Около восьми вечера родители Марии прибыли к Сафроновым. Выглядели они немного уставшими, а Дина Борисовна и вовсе постарела, совсем седая голова, сухие морщинистые руки и очень печальные, со слезинкой глаза. Александр Михайлович был все тем же неунывающим здоровяком, только не балагурил, не шутил и не хохотал по каждому поводу, как это случалось с ним раньше. Они чинно поздоровались, Александр Михайлович вручил Илье бутылку Смирновской водки, а Дина Борисовна положила на стол большую коробку шоколадных конфет.

– Для Майечки, – тихо сказала она и присела на диван.

Майя появилась в гостиной не сразу. Когда она вошла, отец поразился тому, как она была одета и в каком виде предстала перед бабушкой и дедом. На ней был старый фланелевый халат Марии, который был ей велик, волосы были гладко зачесаны назад и забраны на затылке в тугой узел. На ногах шерстяные носки.

– Здравствуйте, – сказала Майя, – с приездом. Вы надолго в наши края?

Дед, казалось, не замечал ничего странного в облике внучки, а Дина Борисовна не удержалась и спросила Майю после приветственного поцелуя:

– Ты не болеешь? Чего-то ты бледная. Или устала очень?

– Да нет, – ответила Майя, – просто мой вид соответствует моему душевному состоянию. А что, совсем плохо выгляжу?

Дина Борисовна смутилась немного.

– Я тебя давно не видела, ты повзрослела очень, Майечка. Как дела в школе?

– А никак. Надоело все. Скорей бы закончить и уехать куда-нибудь.

Повисло тягостное молчание. Дина Борисовна смотрела на внучку с тревогой, Илью потряхивало от злости, так как он понимал, что Майя разыгрывает перед всеми очередной спектакль, а Александр Михайлович кашлянул в кулак и громко сказал:

– Ох уж эта школа! Ненавидят ее дети, и все тут! А мы-то, бывало, неслись туда как на праздник! До уроков какие-то линейки, сборы, переклички. Потом уроки, а после них опять горны трубят: макулатура, металлолом… Пионеры, вперед! А энтузиазму сколько было! Откуда это все бралось у полуголодной, полунищей ребятни?

– Дедушка, быть голодным и нищим – это не самая большая беда, поверь мне, – вдруг высказалась Майя. – А вот когда ты сыт, обут и одет, а тебе жить не хочется – вот это уже пострашнее. Тут не до энтузиазма.

– Согласен. Но к тебе-то это, я надеюсь, не относится?

– Так, все готово, пойдемте ужинать! – провозгласил Илья, чтобы прервать тяжелый разговор, в который всех явно втягивала Майя.

Ели молча, правда в самом начале сразу же помянули Марию, выпили по стопке и приступили к ужину. Майя с безразличным видом ковырялась в тарелке, ела мало, а вскоре и вовсе вышла из-за стола.

– Вы меня извините, у нас завтра сочинение, готовиться нужно. Да и не голодная я, – сказала она и ушла.