– После какого случая, если не секрет?

– Расскажу. Но потом. Сейчас ещё рано, – туманно отозвался Рогов. – Как в следующий раз ко мне заглянешь, так и поговорим. А пока ты вот о чём подумай. И твой дар жiвника, и ремесло вѣщевиков – это всё от наших давних предков пошло, они начала заложили. Нешто они только в этом правы были или, может, ещё что верное о мире знали, чего мы сейчас не думаем?

– В свою веру обратить пытаетесь? – усмехнулся Натан. – Напрасно, я и христианин не так чтобы ревностный, да и тут от меня проку не будет.

– И не думал даже, – отмахнулся Данила. – Я так, поделиться интересными наблюдениями, которые мне в своё время очень помогли. И раз уж речь зашла… Ты, поручик, поменьше года назад никакую женщину часом не обижал?

– Почему именно такой срок? – подобрался Титов.

Прозорливость старосты его сейчас изрядно обескуражила. Ладно узнать про взыскание в личном деле, мало ли кто в те бумаги нос суёт и какие знакомства водит, но про женщину – откуда?!

– Похоже, – вновь нагнал туману староста и продолжил примирительно, извиняющимся тоном: – Ты прости старика, служивый, я так, о своём, и разговор этот останется между нами. Я, может, из ума уже давно выжил, а тут случайно в цель попал. Фокусы это всё. Вот как в следующий раз приплывёшь, так мы с тобой о другом поговорим, а сейчас – не забивай голову. У тебя и без меня хлопот довольно.

Титов согласился, даже подумал о том, что пора возвращаться в город, но чувство долга не пустило. Он ещё некоторое время расспрашивал Рогова о делах общины, об отношениях с горожанами, о том, как живётся язычникам на острове, почему они обосновались именно здесь. Отвечал Данила спокойно, ровно, и больше не пытался ввести поручика в заблуждение туманными речами. Говорил, что место хорошее, люди добрые и поселиться разрешили, вот и прижились. И земли им хватает, и рыбы, и всего прочего, и не обижает никто. В общем, живи да радуйся.

А всё равно Натану нет-нет да и виделась какая-то чертовщина. То глядел староста по-особенному, то шелестело что-то за печкой. «Кот», – заверил Рогов, проследив направление взгляда гостя. То деревянные божки из красного угла косились как-то очень недобро, негостеприимно. Высидел здесь Титов с четверть часа, спросил всё, что пришло в голову, а потом засобирался обратно.

Хозяин поднялся с ним вместе, молча проводил до пристани, где распрощался и остался стоять наверху лестницы.

Лодочник не подвёл, действительно сидел в своём катере и, кажется, дремал. Поручик опустился на колени на краю пирса, снял фуражку, дотянулся и поплескал в лицо студёной речной водой, на макушку полил, по-собачьи отфыркался и встряхнулся, борясь с желанием совсем окунуть голову.

И выпрямившись, неожиданно понял, что – отпустило. В голове прояснилось, и вся нелепость собственных мыслей представилась смешной. Вода словно смыла все странные чувства, пробудила от затянувшегося полусна. Разговор с Роговым предстал вдруг в ином, понятном свете, и Натан тихо засмеялся себе под нос, спрыгнув в катер.

Ох, хитёр историк. Задурил голову своими русалками, сбил с панталыку, а сам мужик ушлый, проницательный. И знатно, небось, посмеялся над дурным служивым. Сначала открыто, когда приветствовал по-былинному, а потом в горнице, когда фокусы показывал. А он ведь просто человечью натуру крепко знает.

Вот взглянуть Натану на себя со стороны, что можно увидеть? Молодой офицер, не дурак, хваткий; с чего бы ему из столицы бежать в провинцию? Мудрёна наука! С офицером беда – так шерше ля бабу, как говаривал один старый опытный урядник. А что со временем угадал, и вовсе не подвиг: точной даты не назвал, но всяко не больше года, а меньше полугода – Титов ещё, верно, не разобрался бы с переводом. Да и на страдающего от несчастной любви поручик сейчас совершенно не походил, значит, история прошлая, уже забывшаяся.