Вернусь к моему сыну: мы читали ему «Там, где живут чудовища», и постепенно он начал присоединяться к нам. Книга была хитроумно сверстана таким образом, что предложение не заканчивалось на одной странице, так что вы не могли прочитать его до конца, не перевернув страницу. Мы указывали на слово, и малыш устанавливал связь между печатными буквами и звуками, которые слышал. Это первый шаг к тому, чтобы научиться читать.

Поскольку сын хотел постоянно слушать одну и ту же историю и не стремился узнать, что будет дальше, мы гадали – почему же так происходит? Было ли это лишь удовольствием от того, что история становилась все более знакомой? Если хотите, от того, что он мог бы повторить ее наизусть? Или он получал удовольствие, потому что мог контролировать ход повествования? Когда он впервые услышал рассказ и увидел картинки, книга пришла к нему «извне», прочитанная родителями и продемонстрированная на страницах, пока он сидел у нас на коленях. Но по мере того, как он ежедневно слушал ее, мы могли видеть, что он сам рассказывает эту историю – и нам, и самому себе. Может быть, одновременно происходило два повествования: один в нашем исполнении, а другой у него в голове, где хранились воспоминания о словах и сюжете. И давайте не забывать о том, что речь идет о трехлетнем малыше, который говорил на письменном языке взрослых людей, с его особыми структурами.

Могли ли мы сказать, что он получает некое удовлетворение от переживания озорства, опасности и страхов главного героя, каждый раз понимая, что это преодолимо? В первый раз он не мог знать, что будет дальше. Возможно, чудовища съедят мальчика. Возможно, мальчик никогда не вернется домой. А может быть, если он вернется, его мать по-прежнему будет сердиться на него.

Самое большое удовольствие от повторного прослушивания или перечитывания истории состоит в том, что вы знаете о благоприятном исходе. Возможно, вы получаете особое наслаждение в тот самый момент, когда «плохой парень» оказывается поверженным или препятствие остается позади. В первый раз это бывает приятным сюрпризом. Потом наступает признание и подтверждение этого судьбоносного момента.

На тот случай, если вы не знаете: в книжке мать мальчика отправляет его в свою комнату и оставляет без ужина, потому что он плохо себя вел. Мы даже не видим ее и (это важно) знаем лишь по слову «мама». В конце Макс попадает домой, где находит на столе свой еще не остывший ужин. Нам не говорят, откуда взялась еда. Что бы ребенок ни думал о случившемся, это включает интерпретацию. Вы не можете «извлечь» ее из сюжета. А термин «умозаключение» на самом деле не объясняет умственную работу, которую вам приходится проделать. Более того, в мире этой истории (а возможно, и всех остальных) нет абсолютно правильных ответов. Будучи взрослыми людьми, мы можем предположить, что еду приготовила мама, но мы не видим никакой «матери», которая готовит ужин. Предположим, у нас есть возможность интерпретации, что еда появилась волшебным образом. В конце концов, немного раньше в комнате мальчика вырастает целый лес, так почему бы не взяться ужину?

Когда Макс находится в обществе чудовищ, он сначала приручает их, потом танцует с ними, а потом нам говорят, что мальчик хочет быть «там, где его больше всего любят». Если мы на мгновение останавливаемся и размышляем о смысле этой фразы для трехлетнего малыша – моего ребенка, – то получается нечто странное. Я не думаю, что он мог слышать такие слова где-то еще. Взрослые и дети не разговаривают друг с другом фразами вроде «кто-то больше всего тебя любит». Мы говорим «я люблю тебя», спрашиваем «ты меня любишь?» и так далее. Это «кто-то» кажется незнакомым и далеким. И мы обычно не употребляем слово «там», когда говорим о любви. Осмелюсь предположить, что это весьма взрослое понятие.