Во время моего нахождения в госпитале, в наш дом попал снаряд, он разрушил кухонную стену. Мама была на работе. После этого мы с проспекта Маклина, где жили, переехали на Дзержинского, к тете Вере Шестаковой.

Всеволод Инчик считает, что если бы он учился рисованию, то стал бы «каким-нибудь художником-мазилкой». Во всяком случае, и он, и его сестра Лара в детстве любили рисовать, а Воля еще и перерисовывать из газет и журналов понравившиеся рисунки, карикатуры. Многие из блокадных рисунков сохранились. На рисунках – кухонная утварь: кастрюльки, миски, продукты, электрическая плитка, – все, что так или иначе связано с едой, которая «занимала умы детей и взрослых». Печь с отворенной дверью, а в печи на горящих дровах – чугунок, дымящаяся кастрюля с приоткрытой крышкой на керогазе…

Собираясь в госпиталь, мальчик взял с собой карандаши.

Всеволод Инчик:

– В палате появился, к моему глубокому удивлению, майский номер журнала «Крокодил». «Крокодил» – московское издание, в Ленинграде его невозможно было купить. Я стал перерисовывать рисунки художника Николая Радлова. Перерисовывал на глаз, но получалось довольно близко к оригиналу. Когда работа была завершена, сосед по палате, матрос Володя, предложил: «Давай сошьем – получится книжица». Сшили. «А теперь на обложке надо сделать какую-то надпись». Написали – как у Радлова: «История одной операции». Подумали-подумали и приписали «издательство»: «Юмориздат», указали год: «1942». А потом Володя сказал: «Надо поставить цену». Я воспротивился: «Я продавать не буду!»

– «А за хлеб отдашь?» – «За хлеб, пожалуй, отдам». – «За сколько «грамм»?» Я сказал: «Граммов за триста». – «Так и напишем». И написал: «Цена = 300 гр. хлеба».

Другой матрос, который лежал с нами в одной палате, полистал альбомчик: «Давай я у тебя его куплю. За триста «грамм» хлеба». Я согласился. Он дал мне 300 граммов хлеба, я ему альбом. Вскоре он говорит: «Хорошая книга получилась. Молодец! Возьми обратно». Я опешил: «Как, обратно? Хлеб-то я уже съел…» – «Ничего страшного, – успокоил матрос, – Забирай, забирай, тебе она нужнее». И я был счастлив: и хлеб съел, и альбом у меня остался.

Неподлинные предметы в комнате можно пересчитать по пальцам. Из необходимых – шторы затемнения, они изготовлены Всеволодом Владимировичем и Татьяной Викторовной по сохранившемуся в семье Инчиков эскизу.

Всеволод Инчик:

– Мне для счастья не хватает противогазной сумки образца военного времени. Сколько я ни спрашивал – ни у кого нет. Во время блокады многие ленинградцы ходили с противогазными сумками. Носили они в них пайку хлеба, какие-то бытовые предметы. В руках хлеб нести было опасно – могли отнять. А для полного счастья мне не хватает маленькой ласточки. У блокадной музы Ольги Федоровны Берггольц есть стихотворение «Ласточка»: «Маленькую ласточку из жести // Я носила на груди сама. // Это было знаком доброй вести, // Это означало: жду письма…» Ласточка из жести несла в клюве конвертик. Письма приходили редко, их ждали. Ласточек из жести тоже никто не сохранил. Никто! Не знаю, есть ли они в других музеях.

Логическим завершением экспозиции, наверное, должен быть плакат «Подписание акта о безоговорочной капитуляции Германских вооруженных сил и об объявлении 9 мая Праздником Победы». «Оправдываясь» перед посетителями, Всеволод Владимировичговорит, что, дескать, старается показать вещи, которые либо у Веры Ивановны были, либо могли быть. А плакат этот, история его приобретения – скорее, факт его биографии.

Всеволод Инчик:

– 9 мая 45-го года. Я понимал, что надо выйти на улицу пораньше и скупить весь печатный материал. Прежде всего, газеты. Неподалеку от своего дома, на улице Дзержинского, расклейщица клеила на стенд текстовой плакат «Подписание акта о безоговорочной капитуляции…». Никаких сомнений я не допускал: он должен быть у меня! Народу на улице было не очень много. И какое-то время спустя, я, сделав круг, вернулся к стенду. Снял плакат, сложил его вдвое, вчетверо… И тут почувствовал на своей спине чью-то руку. Я понял, что праздник для меня может закончиться печально. За срыв плаката да еще в День Победы могли сурово наказать. За спиной стояла дворничиха. «Ты сорвал плакат, да еще в такой день. Он у тебя смят. Что ты с ним будешь делать?» – «Принесу домой, размочу, отмою от клея, высушу, разглажу…» – «Зачем ты это сделал?» – «Я снял плакат, чтобы сохранить. После войны я его буду показывать родным и знакомым. Этот плакат – свидетельство нашего торжества». Дворничиха сказала: «Однако ты дальновидный! Обещай, что ты больше этого делать не будешь». «Обещаю». И я сдержал обещание.