– Правильно тумкаешь, – отозвался из того вороха трав домовой, – энто я пел голосом Лександра, деда твово. Доколь я памятую, аки он звучит.

Легкий ветерок неожиданно качнул травы сильней и они, приклонив верхушки, зашуршали, зашебуршали или только стали перешептываться друг с другом. С особой силой они огладили оголенные ноги Павлика, местами зацепившись за волоски и вроде потянув их на себя так, что не привыкший к такому щетинистому покалыванию, последний тягостно перекосил лицо. Хотя вслух ничего не сказал, только прерывисто выдохнул, боясь выступить перед домашним духом еще и неженкой. Поэтому мальчик принялся раздвигать травы руками, стараясь поставить ногу так, чтобы в тапки не ныряли и вовсе ежистые травинки, щекочущие пятки.

И так неторопливо, избирая дорогу, они шли довольно долго, как казалось Пашке, а остановились когда позади осталось, наверно, не меньше две трети луга, и дом бабушки, как и сама делянушка, потеряли контуры, слившись в серо-дымчатую единую массу. В этом месте травы потеряли свою рослость, а впереди и вовсе едва дотягивались мальцу до колена, хотя все равно оставались высокими для домашнего духа, скрывая его с головой.

– Ужотко не будям подалее хаживать, – проронил Батанушко, оглядываясь, и с качнувшейся его головы вниз ссыпались и последние капельки огоньков, оставшись теперь сиять только на спине. – Неужли надобно быть таковым недотыкой. Охти! Да, ахти! – дополнил домашний дух, устремляя взгляд своих теперь ясно карих глаз на лицо Павлика.

– Колется, – тихонько отозвался мальчуган, и сам отвел взор от лица духа, устремив его вдаль, где луговая полоса заканчивалась серым строем деревьев, чьи выровненные кроны смотрелись подстриженными и касающимися нависающего над ними темно-фиолетового небосвода. Внезапно на линии границы луга и леса наблюдаемо колыхнулись травы, они сперва ровно прилегли к земле, а после по ним ярким потоком пробежали мельчайшие, серебристые огоньки. Эти проблески света проскочили так ясно и стремительно, что Павлику, почудилось, они выскочили из-под земли и опять же интенсивно схлынули вновь туда же. А затем также явно травы вскинулись вверх и наподобие водяного вала, только серо-болотного цвета, пошли на домового и мальчика. Наблюдаемо, приподнимая и опуская вверх растения, вырывая из них отдельные стебельки, листки и даже цветки, которые в свою очередь принимались крутиться в единой воронке подобием смерча, медленно расширяясь и захватывая все большую площадь под себя. На кромке этого вихревого столба иногда, словно восседая на травах или цветках, переливались серебристые огоньки.

Смерч двигался на удивление быстро и бесшумно, будто танцуя в темноте ночи своим нижним, более узким, концом на движущейся волне растительности. И когда уже казалось, воронка вот-вот приблизится, порывистый ветер, дунувший в спину Пашке и Батанушке, да всколыхнувший материю футболки одного и косоворотки другого, с той же стремительностью сбил танцующий смерч вниз, одновременно, остановив волнение трав. Так, что воронка разом дернулась назад, секунду не более того повисела в воздухе, да срыву осыпала вниз ранее вырванные стебли, листочки и цветы.

И тотчас в воздухе насыщенно запахло разнотравьем луга, ровно только, что распустившихся цветов и покошенных трав, вместе с тем заглушив тягостные стенания Павлика, оборвавшие крик ужаса на полуслове. Впрочем, от увиденного у мальчика отяжелели не только ноги, налившись тяжестью в икрах, но и руки, и язык. Именно по этой причине ему и не удалось, как говорится раскричаться. Пашка лишь тягостно захлопал светло-русыми ресничками и дрожаще шевельнул плотными, нежно-алыми губами. По спине его теперь не просто прокатились крупные мурашки, а, прямо-таки, огромные, пожалуй, что с кулак, которые принялись покусывать кожу. Ослабевшие ноги сейчас словно опутали травы и дернули вниз. Поэтому Павлик, качнувшись вперед-назад, торопливо опустившись на землю, присел, подминая под себя травы, и выпрямив ноги, уже и пожалел, что приперся на этот луг, по оному в ночи гуляет такой ужасный смерч.