Еще будучи студенткой, Лиду пленила магнетическая внешность молодого человека с филологического факультета Аркадия Серошейкина. Всякий раз, когда Лида случайно встречала его, она испытывала неловкость, краснела, тем самым выдавая свой интерес к его персоне. Первое, что поразило ее во внешности Аркадия – это улыбка. Лида, впервые увидевшая ее на лице Серошейкина, была потрясена метаморфозой, которая произошла с его губами. Небольшие изломанные черточки разъезжались в длинные изогнутые линии, обнажая ровный ряд зубов, выдавая окружающим две очаровательные ямочки на его щеках. Рот становился огромным, как у Чеширского кота. Лида так и стала его называть про себя – «Чеширский кот». К этому прозвищу невероятно подходил сизый цвет волос Аркадия, но для Лиды эти ранние проблески седины предавали его внешности еще большую загадочность.

Место знакомства Лиды и Аркадия было самое банальное и самое очевидное для них – библиотека. В тот день они оказались рядом друг с другом в книжной очереди. Серошейкину принесли несколько необходимых книг и он уже доставал формуляры, ставя дату и подпись. Но уважаемая библиотекарь затребовала студенческий билет. Аркадий запустил руку в боковой кармашек портфеля, билета там не оказалось. Потом Аркадий стал шерстить в других отделах между тонкими брошюрами и тетрадями. Билет не находился. Может быть, еще одно мгновение, и Серошейкин его нашел бы, но Лида опередила событие, предложив взять книги на свой номер. Обернувшись на робкий женский голос, Аркадий увидел знакомое пунцовое лицо: «Спасибо!», – произнес он, улыбаясь. Она так близко видела его глаза. Изумлял их необъяснимый цвет, ни голубой, ни зеленый, может быть, его можно было назвать цветом морской волны, но очень темный, с янтарными пятнышками на радужной оболочке. Аркадий улыбался, а Лиде казалось, что сам Серошейкин исчез, растворился в воздухе и нет больше ничего кроме впивающихся в нее глаз и размашистой улыбки.

Тогда, на третьем курсе, они часто гуляли по зеленым городским паркам и скверам. Аркадий много философствовал, делился с Лидой идеей будущих произведений и она увязла в его размышлениях над смыслом бытия с неиссякаемой тоской о прошлом. С этого времени она уже представить не могла иного исхода, кроме того, как только быть с любимым вместе навсегда.

Теперь же в душе Лиды жила мечта о ребенке. Она часто представляла, как будет читать малышу книжки, как научит его любоваться красотой самых обыденных и удивительных вещей: капельками росы на утренней траве, пением птиц, радуге и всему тому, чем окружает природа человека, как вместе они будут ездить на карусели, смеяться, есть мороженое и сладкую вату. Лида так явно представляла свои мечты, что, когда возвращалась в реальность, в душе возникало ощущение утраты. В такие моменты наступало чувство острого одиночества и тоски. Ей хотелось скорее выйти на воздух и дышать, дышать полной грудью, чтобы заполнять образовавшуюся пустоту. Лида никогда не заводила разговор о ребенке с Аркадием. Быть может, потому, что жалела мужа и не хотела отвлекать его мысли, а может, потому, что ждала этого разговора от него самого.

Выплеснув на Лиду весь поток несвязной информации о сегодняшнем дне, Аркадий наконец-то выдохся и добавил спокойно: «Я смогу хорошо писать только тогда, когда сам испытаю то, о чем пишу. Это моя правда, а писатель должен говорить только правду».

Он растерянно, с недоумением, будто оторвал приклеившиеся ладони от локтя жены, медленно опустил руки и добавил: «Как же я раньше не понимал! Вот от чего не получалось. Я был недостоин, я не осознавал сути предназначения. Лида, ты понимаешь?»