Он всегда хотел узнать какую-нибудь тайну. Все детство об этом мечтал, и в итоге дождался своего. Но тайна оказалась сильнее него. Поглотила его, как и Милену. Не оставила им выбора. Только Милена несла ее в себе дольше. Погрузилась в нее раньше и глубже. И достигла вместе с ней дна. Поэтому он сейчас один.

И должен сделать то, что обещал.

«Если любишь меня, – сказала она, умирая на его руках в восемьдесят шестой комнате, – поклянись, что найдешь и уничтожишь ее». Он любил и поклялся. Он верил, что сможет. Обязан был. Милена не должна была погибнуть напрасно. И теперь он здесь. Но сейчас…

Сейчас меньше всего на свете ему хотелось исполнить свое обещание. Уничтожить эту коробку навсегда. Милена бы не колебалась. Милена была в нем уверена. Неужели он ее подведет? Ему нужно просто озвучить то, что не может сейчас сказать она. Только потому что мертва. Он уже открывает рот, чтобы загадать самоубийственное для коробки желание – последнее, которое она исполнит, – но слова никак не приходят. Вместо них только горечь на языке и скорбь, которую он уже не в силах выносить, чувствовать так остро, словно его сердце ежедневно полосуют ножом – с каждым разом все глубже. Он хотел бы, чтобы она сжалилась и прикончила его, но Милена не намеревалась его отпускать.

Хотел бы не чувствовать – ничего. Ни боли, ни разочарований, ни сожалений, ни обжигающей вины, ни горечи поражения. Ничего из того, что сопровождает его многие годы. А еще лучше – вообще ничего. Он слишком устал. Из золотой монеты, какой сиял, познакомившись с Миленой и разделяя с ней жизнь, постепенно выцвел и превратился в ржавый медный грош. Хотел бы не знать никаких коробок и никаких тайн, алым рубином сияющих в его сознании, как опасная путеводная звезда, заслоняющая собой все остальное.

Но больше всего он хотел вернуть Милену к жизни. После восемьдесят шестой он не раз представлял, как просит у коробки именно это, и как открывает дверь тяжелым ключом, а за дверью – Милена, живая, невредимая и бесконечно одинокая, и он крепко обнимает ее, забирает ее с собой, спасает ее.

Коробка знала. Знать такие вещи – ее работа. Именно поэтому в его руке сейчас лежал ключ. Именно поэтому там, в стене, была дверь, к которой ключ обязательно подойдет. И за которой…

Он сможет ее уговорить. Сможет заставить понять, что нужно думать о себе, о них, которым так не много отмерено, а не обо всех остальных, которые никогда не оценят столь высоких стремлений. Если уговорить не удастся – что ж, они будут пробовать снова и снова. И у них получится. Он не отступит, пока Милена будет рядом с ним. И он никогда не допустит того, что произошло в восемьдесят шестой комнате. Не потеряет ее снова. Ни за что.

Он знал, что любит Милену сильнее, чем она его. Что она никогда бы не упустила возможность уничтожить свою проклятую коробку, стой на кону хоть десять его жизней. Для нее он был больше напарником в поисках, чем любимым или любовником. Но это было не важно. Для него она была единственной. И должна снова ею стать.

Это его решение. Не коробки. Не комнаты. Не их – тех, чье присутствие он ощущает кожей. Только его. Милена считала коробку неверным ориентиром, который нужно уничтожить, но на самом деле ориентир только один. Единственно верный. И если ты когда-то нашел его, ты поймешь, что важнее нет ничего. Особенно остро почувствуешь это, когда его потеряешь. Он должен вернуть свой ориентир. Разве может быть что- то важнее? Конечно, нет. Ничего не может быть важнее любви. Он сбился с пути, и ему нужна помощь. Ему нужна Милена. Живая и невредимая. Она должна жить. На всех остальных и особенно на коробку ему плевать, если она вернет ему любимую.