И начинает срочно прихорашиваться, примерять венки из полевых цветов, запускать ручейки и родники. Вместо мрачных сосен и елей появляются дубы, липы и каштаны. Равнодушная ко всему суша постепенно превращается в прекрасный парк, каких нет даже в королевских дворцах. И когда она в таком виде является на встречу с морем, она тоже, как и море, не узнает саму себя.

Конечно, сейчас всего этого не увидишь, надо дождаться лета, но мальчуган все равно не мог не почувствовать, как мягка и дружелюбна окружающая его ночь. И ему было совсем не страшно.

Он потянулся и хотел было залезть под крыло Белого, но вдруг услышал снизу леденящий душу вой. Мальчик подошел к краю. На поляне, прямо под балконом, стоял лис. Шкура его в таинственном лунном свете казалось серебряной.

Он не отказался от преследования. Он бежал очень долго, из последних сил догнал стаю и сразу понял, что до гусей ему опять не дотянуться. И завыл – от злости, обиды и разочарования.

Вид у него был такой, будто он поет серенаду.

Мальчик спрятался за балясиной.

От такого воя проснулась и Акка, она всегда спала очень чутко. Акка не видела лиса: у гусей почти нет ночного зрения, – но узнала его по голосу:

– Это ты, Смирре, бродишь по ночам? Не спится?

– Да, – пролаял Смирре, – это я. Хотел только спросить: как вам, гусям, показалась сегодняшняя ночка?

– Ты хочешь сказать, что это ты подослал куницу и выдру?

– Именно это я и хочу сказать. Вы поиграли со мной в гусиные игры, ладно. Теперь я поиграю с вами в лисьи. И не оставлю вас в покое, пока хоть один останется в живых, даже если ради этого придется пробежать всю страну.

– Смирре, а тебе никогда не приходило в голову, что это не очень уж достойно: тебе, знаменитому лису, с острыми зубами и когтями, преследовать беззащитных гусей?

Смирре послышался испуг в голосе старой гусыни, и он быстро произнес:

– Знаешь, Акка, если ты бросишь мне этого негодяя Тумметота, который у меня как кость в горле, мы заключим мир. И я обещаю оставить и тебя, и твою стаю в покое.

– Тумметота? Тумметота ты не получишь, Смирре. Потому что не только я, но и каждый в моей стае, от самого молодого до самого старого, готов ради него пожертвовать жизнью.

– Ну, что ж, если он вам так дорог… Единственное, что могу обещать, начну с него.

Акка не ответила.

Смирре еще пару раз провыл что-то тоскливое и ушел, чтобы не показаться смешным.

Мальчик все слышал. Он попробовал заснуть, но не смог.

На этот раз вовсе не страх не давал ему спать. Он даже подумать не мог, что когда-нибудь услышит что-то подобное. Кто-то готов ради него пожертвовать жизнью!

И с этого возвышенного момента мы уже не можем уверенно повторить то, что как-то сказали про Нильса Хольгерссона: этот мальчик никого не любит и никто ему не дорог. В этот момент в нем что-то изменилось.

Суббота, 2 апреля

В Карлскруне настал вечер, и опять, как и накануне, луна налилась полным светом еще до того, как окончательно стемнело. Все было тихо и спокойно, хотя опять целый день шел дождь и дул штормовой ветер. Люди, наверное, решили, что это надолго, и попрятались в дома. На улицах тихо и пусто.

Как раз в этот час к городу подлетела стая Акки с Кебнекайсе – Акка искала место для ночлега в архипелаге. На суше они оставаться не могли – их неотступно преследовал лис Смирре.

Мальчик, как всегда, летел на Белом и смотрел на открывшийся внизу архипелаг. Небо над ними уже не голубело, как днем, оно изменило цвет и стало похожим на огромный купол бледно-зеленого стекла. Море тоже перекрасилось – стало молочно-белым и будто светилось изнутри, а по нему медленно катились белые волны с ажурной серебряной опушкой. Только у горизонта, там, где только что исчезло солнце, на воде догорала глянцевая, четко очерченная золотая полоса. Бесчисленные острова казались черными. Неважно, большие или маленькие, покрытые лугами или скалистые, они совершенно одинаково чернели на фоне моря. Даже дома, церкви и мельницы, которые он привык видеть белыми или красными, высились черными силуэтами на фоне холодного бирюзового неба. Ему показалось, что, пока они летели, землю подменили. И если они сейчас приземлятся, перед ними откроется совершенно иной мир.