Он не хотел, чтобы я закапывался, чтобы забивался в нору рабочего покоя, мой беспокойный брат. Названый, но тем не менее. Он бы мечтал, чтобы мы странствовали вместе, как в давным‑давно ушедшей юности, ещё до Джибулистана и Голубого Города, ещё до Сигрлинн.

Тогда я отшутился…

Кристаллы расставлены. Горят, словно крошечные свечки, всеми цветами радуги. Иные светятся незримо для глаз простого смертного, иные чуть слышно звучат. Настоящий хор; и на самом деле похоже на орган.

Возле Урда эти кристаллы вспыхивали дивной и радостной симфонией, светло‑золотисто‑зеленоватой, солнце и молодая листва, дробящиеся в каплях воды лучи, шорох волн, набегающих на отлогий и тёплый песок; здесь же, подле Кипящего Котла, я ожидал фейерверка красного, алого, фиолетового, сумрачных цветов с тёмной стороны – но вместо этого кристаллы, все как один, мигом залило чернотой. Сплошной, непроглядной и непроницаемой. Звучащие камни захлебнулись, словно незримая рука грубо заткнула рты всем и каждому.

Котёл не желал говорить. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Чернота, вот мой ответ тебе, любопытный – человек, маг или бог, неважно. Ты берёшь мою силу, мою кровь, соединяешь в себе с рождаемым другими, но не требуй большего.

Прости, но я не могу, беззвучно ответил я так и не прозвучавшим словам.

Что ж, придётся идти долгим путём. Брать каждый кристалл и разбираться, что же вызвало такую тьму. Искать общее. Дело неспешное, медленное, требующее покоя и сосредоточенности.

Нет, любезный, мысленно сказал я. Хедин Познавший Тьму отсюда так просто не уйдёт.

* * *

Тело, человеческое тело, которое мы привыкли носить – сперва как одежду, потом как манифестацию нашего бытия. Я вытер проступивший пот – у Кипящего Котла и впрямь становилось жарко. Ледяной ветер стих, над чашей поднимался туман, постепенно сгущаясь, его то и дело разгоняли мои заклятья. Источник окружало тройное кольцо моих кристаллов, большую часть по‑прежнему заливала тьма, но меньшая начинала оживать, являя, однако, совсем не то, к чему я привык. По блестящим граням змеились белые ветвистые молнии, медленно ползли многоногие серые пятна, похожие на громадных мокриц. Все знакомые признаки и ответы куда‑то исчезли; иной маг, быть может, сказал бы, что «сила сошла с ума».

Сила, конечно же, с ума не сошла. Над острыми вершинами кристаллов, над заточенными гранями дрожали и таяли отрывистые видения, многоколонный зал, залитый мраком, чёрный куб, ещё чернее и непрогляднее окружающей темноты, и смутные очертания фигуры на этом кубе, узкие прорези горящих красным глаз, сейчас почти закрытых не до конца сомкнутыми веками.

Это было мне знакомо.

Известный нам с Ракотом старший из поколения Новых Магов, известный под одним‑единственным прозвищем Чёрный. Обожал громкие слова и красивые жесты. Восседал на агатовом кубе во тьме невесть сколько веков, пребывая «во сне», как утверждал. Потом способствовал прекращению безобразий, учинённых его сородичами в Северном Хьёрварде, насылавшими орду разнообразных чудовищ на лесных поселян. Потом… потом пропал, скрывшись от наших с Ракотом взоров. Тем не менее ни в чём предосудительном его обвинить бы не получилось – он и близко не подходил, скажем, к Эвиалу, пока там орудовали кое‑кто из его братцев и сестричек.

Вот только почему он появляется здесь, в видениях подле Кипящего Котла?

Работа мага, особенно Мага Истинного – задавать вопросы. Работа Бога – на вопросы отвечать. В этом вся разница. Как утверждают некоторые, «пренебрежимо малая». Вопросов у меня, пока сидел подле Кипящего Котла, накопилось на несколько вполне пристойных «пророческих книг», а вот ответов… Четырёхглазый Дух Познания, полагаю, остался бы доволен.