Проснулась девушка в тёмном помещении, по виду и запаху оно напоминало подвал. В нем было не холодно, но сыро, и пахло затхлостью. Она лежала на полу, так как в помещении больше ничего не было. Фай почувствовала тошноту и головокружение. Она поднялась и прошла на ватных ногах к двери. Надежда на то, что она окажется открытой развеялась очень быстро.

   «Меня что, оставили здесь умирать?». Шоковое состояние не позволяло думать о смерти отца и о том, что ей даже не удастся его по-человечески похоронить. Это похищение ничего хорошего не предвещало, и Фай ходила из угла в угол, думая о своем. Часов через пять дверь открылась, и девушка увидела одного из людей барона.

– На выход, Фай, барон хотел с тобой поговорить, – мужчина, который это сказал, напоминал серийного убийцу. Хитрый взгляд, черные волосы. По нему было видно, что он через многое прошел. Об этом говорили многочисленные шрамы на руках и лице.

  Девушка понимала, что если она будет послушной, возможно смерть окажется легкой. Барон не любил строптивых. Фай как-то была свидетелем того, как он на глазах своих людей облил горючей смесью девушку, которая сопротивлялась принимать наркотики, и сжег. Эта ужасная картина много раз возвращалась к девушке в виде кошмаров по ночам.

  Фай долго вели по лестнице, все выше и выше. Вещество, что ей вкололи, скорее всего было каким-то мощным наркотиком. Ощущалась легкая эйфория, и мысли были не четкими. Девушка воспринимала реальность, но так, как будто все происходило во сне.

  Файлин завели в комнату с пушистыми коврами и ярким освещением. Кремовые стены должны были успокаивать, но гнетущая атмосфера давила. Фай кожей ощущала, что в стенах этого особняка умерло немало людей.

– Проходи, Фай, мне нужно с тобой поговорить, – Хан равнодушно посмотрел на девушку.

– Я слушаю Вас, – Файлин понимала, что барон в любой момент может сделать с ней все что угодно. Все: от мучительной пытки до молниеносного убийства. У Фай пронеслись в голове строки Уильяма Шекспира: «Зверь, самый лютый, жалости не чужд. – Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь».

   Именно так он сейчас на нее смотрел. Она прекрасно осознавала, что именно он виноват в смерти ее отца и ничего не могла ему предъявить.

– Я хочу, чтобы ты отправилась к моему хорошему другу, по доброй воле и служила ему так, как ты служила мне. Я не знаю, что он предложит тебе, но ты с благодарностью должна принять все, что Сонг тебе прикажет. Ты должна стать для него покорной и очень послушной рабыней. Ты меня понимаешь?

– Да, я все сделаю, – ровным тоном проговорила девушка. Когда таким образом ломали человека, обычно единственной мотивацией являлась собственная жизнь и отсутствие боли, когда человек в любую секунду мог стать калекой или трупом. Размышление были связаны только с тем, насколько будет мучительно и сколько времени это займет. Фай была еще юной, и ей было страшно. Она до жуткого оцепенения боялась барона, и готова была сделать все, только бы он лично ее не трогал. «Ты решил меня продать, пусть так, не думаю, что новый хозяин будет хуже тебя».

– Я рад, что мы поняли друг друга, а теперь отправляйся с человеком своего нового хозяина, – мужчина в темных очках поставил перед бароном кейс и раскрыл его. Помощник Хана стал пересчитывать пачки денег. «Дорого они меня оценили. Зачем так много заплатил Сонг? Уж явно не для дома утех он меня купил, за такие-то деньги».

  Высокий мужчина был достаточно молодым. На вид ему было лет тридцать. Его запястья до самого локтя покрывали татуировки. Фай привыкла быть послушной, понимая, что в криминальном мире азиатских стран с девушками расправлялись очень легко и просто. Его лицо было довольно симпатичным, но Фай понимала, что это ничего не значит. Любое опрометчивое слово могло привести к жестоким побоям, и Фай спокойно выполняла все, что ей прикажут.