– Ну что, наконец?

– Я тебя люблю.

В редакции застряла до шести, с завистью поглядывая в открытое окно. Там шевелило занавески лето. А когда спускалась по ступенькам, прощаясь с учеными дамами, увидела Хрустова у дверцы машины. Стоит, оперешись на локоть, ноги скрещены. Рубашка белая, брюки белые, туфли – белые! Молчаливый ритуал усаживания в машину. О, да он пахнет! Пока ехали, напряженно думала, почему я хочу именно этого мужика? Не случилось ли со мной какой неприятности на фоне длительного воздержания, чтобы вот так, без сопротивления с моей стороны и видимости ухаживания с его, затаив дыхание наблюдать, как он, торжественно дыша, расстегивает пуговицы на рубашке?! Завораживающее зрелище. А что у нас на рукавах? Запонки. Вытаскиваю запонку – это мы уже в моей квартире, в коридоре, мы застряли здесь с расстегиванием рубашки, рассматриваю прозрачный камушек и засовываю в рот. Одеколон его мне не нравится, но я молчу, потому что под мышками и внизу живота он пахнет так же, как ночью. Я вообще молчу до тех пор, пока не зазвонил телефон. Я молчала бы и дальше и просто выдернула бы вилку из розетки, но голый мужчина берет трубку, я катаю во рту запонку. Он ничего не говорит, только слушает, потом молча протягивает мне трубку. Голос безликий, как рассвет в тумане.

– Вера? Ты меня слышишь? Я его опять застрелила.

Я дергаюсь и оборачиваюсь к Хрустову, закрыв рот ладонью.

– Что? – ритуал молчания нарушен. Он смотрит на меня снизу, лежа на спине. – Ну говори, что случилось?

– Я проглотила твою запонку.

– Какую запонку? – кричит Су в трубку. – Что с тобой? Я сказала, что опять его застрелила! Он лежит там же, в комнате на ковре, из груди у него течет, а в прошлый раз не текло. Приезжай, пожалуйста. Мне как-то не по себе.

– Да ерунда, не нервничай. Мы с Хрустовым сейчас подъедем, а ты подтащи пока мусорный контейнер к подъезду.

– Хорошо, – покорно говорит Су.

– Это шутка, – объясняю я на всякий случай, но она уже положила трубку.

– Зачем подтаскивать мусорный контейнер? – интересуется Хрустов. Я медленно сползаю с кровати.

– Звонила Су. Она опять пристрелила твоего начальника Корневича. У себя в квартире.

Он садится, я наблюдаю плавное перемещение мускулов на животе. Класс. Взгляд немного странный, даже, можно сказать, ненормальный, а вообще, конечно, – класс. Очень быстро одевается.

– Я могу съездить сама. Это у нее нервное.

Оделся, выбегает из квартиры. Я думала, уехал, а он ждет у подъезда. Оказывается, он оставил в машине телефон и пульт связи, чтобы нам никто не мешал. Выбегал звонить. Квартира Су не отвечает. Сообщений по городу на «02» по ее адресу нет.

– Знаешь что, – я не сажусь, а смотрю на него в открытую дверцу, – свидание закончено. У меня дела. Извини, с подругой случилась неприятность, надо помочь.

– Я подвезу, – на меня не смотрит, сжимает зубы. – Будет гораздо быстрей, ведь так?

Еще бы, конечно, быстрей. Я спокойна, а у него течет по виску капля пота. Спустя пятнадцать минут у дверей в квартиру Су я наблюдаю, как он достает пистолет и старается закрыть меня собой. Это уже было. Немое кино абсурда. Пленку заело. Но в этот раз приходится звонить в дверь, потому что дверь заперта. Су, появившаяся в проеме, жует бутерброд, молча показывает жестом в комнату и запирает за нами замки.

– Сморкался на ковер? Стихи читал? – спрашиваю я шепотом, став на цыпочки и разглядывая из-за ее плеча, как Хрустов становится на колени, замирает над распростертым телом и поворачивает ко мне бледное напряженное лицо.

– «Скорую» вызывала? – шепотом кричит он.

– Нет, – пожимает плечами Су, – я подкатила к подъезду контейнер, это было трудно, он не совсем пустой, и поставила на газ ведро воды.