Зато теперь постоянно. Льет и льет. А у меня от одного только звука – бам-бамц – сразу все леденеет. Как будто эти капли не по стеклу, а по моим внутренностям лупят. Так и хочется свернуться в какой-нибудь узел, чтобы не видеть, и не слышать, и даже не дышать. Просто замереть и залечь куда-то, подальше от всего спрятаться.

А еще недавно был случай. Олеся, ну, медсестра наша, нечаянно тележку с инструментами опрокинула. Громыхнуло так, что я не знаю… Я даже не вникал, что и как. Просто сразу с кровати упал. Голову руками прикрыл.

И не то чтобы я испугался, нет. Я же понимал: раз окна целые, значит, это не то. Просто у меня тело как будто само по себе сработало, а мозг наоборот… Я же говорю, даже испугаться не успел. Просто взял – щелк – и выключился, как лампочка.

И еще такой лежу, главное, на своей волне. Реально, сам спокойный, а пол подо мной прямо качается. Ну ясно, Димыч, даже если один, и то как слон топает. А уж если они все повскакивали!

А если и Олеся с ними! Эта еще и закричала вроде как. Ну там спасите-помогите, наверное. Ушами-то я не слышал. Вообще ни намека, как будто и там эти лампочки кокнулись. Просто я видел ноги – как они вдруг набежали и давай возле моего лица топтаться. А я лежу – ну полено поленом! Даже моргнуть не могу – так меня всего сковало.

А потом мне, наверное, укол сделали, и я уснул. А когда проснулся, не мог понять, почему так бок болит. Сначала думал, что от звука этого. Я же уже говорил, он похлеще всякой дубины синяки оставляет. А потом вспомнил, что нет. Мне это «зы-зы-ы» просто снилось. А в действительности ничего такого не было. И паники не было. Я просто оглох!

Я даже специально еще посмотрел, убедился – бок целый, только покраснел слегка. И почти сразу вспомнил, что это я так удачно с кровати слетел, когда от снаряда прятался.

Он мне теперь везде мерещится. В каждом звуке. Вон даже в капле. Я почему этот дождь не переношу? Потому что он громкий. И даже если тихий, все равно к окну я теперь в принципе не подхожу – у меня нервы не выдерживают.

Нет, один раз все же было. Когда Михеича выписывали. Я же думал, этот предатель со мной к Оксане поедет. Уже размечтался, как мы с ним будем вдвоем на улицу выходить. Я такой – Оптимус Прайм, а он, допустим, Джаз. Или нет, Айронхайд! И вот мы идем с ним, скажем, в парк, а все эти жалкие людишки от нас в разные стороны разбегаются. Вообще все, и даже мороженщик. То есть понятно, да? Весь парк, и тир, и бургерная – все это целиком и полностью наше. А если там еще и лошади будут…

Михеичу, конечно, все равно. Ну правда, куда ему лошадь с такими-то кочергами? А вот я пусть и с одной левой, но еще ого-го. На лошади так точно смогу. У меня же стопа в протезе подвижная.

В ноге. Когда я уже привыкну? Может, и никогда. Тем более теперь, когда с Михеичем такая ерунда получилась. Главное, молчал до последнего, а тут нá тебе – Литва. Они, оказывается, в какой-то крутой программе участвовали. Вроде как беженцы. И им вот такое предложили. Естественно, они уедут! Им же там жилье дают, считай, за просто так! А маме Лёхиной работу. Понятно, она же у них универсальный солдат. Ну, программист. А самого Лёху дальше протезировать будут, как он сам сказал – до последнего. Я так понял, это значит до тех пор, пока он сам не перестанет понимать, где у него руки, а где протезы.

Не знаю, может, для него это и правда хорошо. Лёха говорил, что точно. Фотки какие-то показывал, улыбался. А потом, когда они с мамой в машину садились, я понял, что все эти его улыбки… Он сам в них не верил! И в Литву эту тоже.