– Я имела в виду – переехать. Жить.

– Жить? – У мамы сделался обескураженный вид, будто я ни с того ни с сего перешла на китайский.

В сторону отчима я не смотрела – не повернула голову, даже когда он с напускной строгостью спросил:

– С кем это ты собралась жить?

«Тоже мне суровый отец. И с воспитанием уже проехали, папочка», – так и сидело у меня на языке, но как раз для дискуссий момент был явно неподходящий. Моей главной задачей было максимально твердо обозначить свою позицию. Мысленно я уже распаковывала чемоданы в доме Тима, так что отъезд был делом решенным.

– Я собралась жить с другом. Мы… просто дружим, вы его не знаете. – Напрасно я опасалась, что мама начнет скандалить и отговаривать меня – для этого она была слишком поражена.

Машинально откусив еще немного курицы, отложив ее и вытерев руки бумажной салфеткой, она растерянно пробормотала:

– Я думала, у тебя один парень-друг – Гоша.

– Очевидно, речь не о нем, – встрял Яша, снова всколыхнув во мне волну раздражения. Прошло почти десять лет с тех пор, как он переступил порог нашей квартиры, а я все еще воспринимала его как малоприятного навязчивого гостя, который почему-то сует нос в личные дела хозяев.

– Это верно, речь не о Гоше. Его зовут Тим, мы общаемся уже полгода, – пояснила я, осознавая, как все это звучит.

Непонятно откуда взявшиеся сухие факты, которые к тому же должны выстроиться в такую картину, чтобы мать облегченно вздохнула: «А, тогда все ясно, конечно, я тебя благословляю и отпускаю». Да черта с два. Никто не смог бы адекватно оценить книгу, зная только сюжет (вернее, выражаясь литературоведческим языком, фабулу). Попробуй-ка оцени так «Войну и мир»: какие-то люди сражаются и гибнут на войне, а потом все между собой женятся, причем совершенно не в тех комбинациях, какие можно было предсказать в первом томе.

– Вот, значит, где ты пропадала вечерами, – осудил меня моралист Яша. – А я говорил матери, что у тебя кто-то появился.

Его покровительственный тон заставил меня дважды глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. Мне не раз приходило в голову, что отчим сам, возможно, чувствовал себя неуютно, войдя в уже готовую, по сути, хоть и переставшую быть полной, семью, поэтому непрестанно пытался самоутвердиться, в том числе за счет своих сочинительских упражнений. Но, пусть бы даже все было и так, для меня это принципиального значения не имело: ни понимать Яшу, ни культивировать в себе сочувствие к нему я не планировала. Единственное, чего мне хотелось, это держаться от него подальше.

– «Кто-то появился» здесь не совсем уместно. Наши отношения… они… совершенно иного сорта, – терпеливо возразила я.

– Если так, зачем тебе к нему переезжать? – Мама, кажется, оправилась от первоначального изумления, и ее голос стал тверже, в нем появились даже легкие враждебные нотки. Это означало, что она приняла бой и заняла свою позицию – возможно, наступательную.

– Мне с ним очень уютно и хорошо. Почему бы не попробовать.

– «Уютно и хорошо» – ходи в гости, гуляй, общайся, а жить с ним зачем?

– Просто хочется. – Боже, что же я делаю? Как капризный малыш, не могу обосновать столь серьезный поступок ничем, кроме упрямого желания!

– О, да ты решила хлебнуть взрослой, самостоятельной жизни, – почему-то с удовлетворением произнес Яша, только что руки не потер. – Я знаю, как это бывает. Когда в шестнадцать я поссорился с матерью и ушел из дома, целый месяц жил у друзей, я почти ничего не умел, даже чай заваривать, а все же нашел аж три подработки, чтобы ни у кого не сидеть на шее, но потом-то все равно понял, насколько уютнее домашний очаг…