Саблин поехал на откормочник, а мы с Константином Фёдоровичем пошли смотреть мастерскую.

Мастерских, собственно, было две. Та, в которую я зашёл, называлась старой мастерской. В ней, построенной ещё первоцелинниками, были моторный и монтажный цеха, токарка, слесарка, кузня, электроцех, инструменталка, нормировка и кабинет заведующего.

В новую, двухэтажную мастерскую, уже переехали медник и регулировщик топливной аппаратуры, и там был огромный цех для ремонта комбайнов и тракторов К-700, которые по габаритам уже не проходили в ворота старой мастерской – в своё время целинники не предвидели появления этих гигантов. На втором этаже были красный уголок, туалеты, душевые кабинки, туда же должны были переехать кабинеты из старой мастерской. Но на втором этаже ещё ничего не работало, а во всей мастерской не было отопления. Всё это, как я понял, предстояло доделывать мне.

Обход мы начали в старой мастерской с кузницы. Горн был потушен, кузнеца не было.

Вслед за нами вошёл невысокий, плотный мужичок. Поприветствовав нас несколькими матерными словами, он спросил где заведующий.

– Тебе какой нужен, старый или новый? – спросил его Константин Фёдорович. – Если новый – вот он, а старый тебе ни к чему, он к употреблению не годен.

Вошедший накинулся на меня:

– Где у тебя Вакула? Мне на новую ферму нужны строительные скобы – вы двое суток не можете сделать!

– Постой, Николай Игнатьевич! Ты сначала познакомься! Это Владимир Александрович Мельников – новый заведующий. Но он ещё не вступил в должность, только сейчас приехал. А Вакула, ты же сам знаешь – его в магазине надо искать у жены.

– Ой дурдом, ой дурдом! – взвыл Николай Игнатьевич и выбежал вон.

– Кузнец правда Вакула? – спросил я, когда мы вышли наружу.

– Да нет – прозвище. Раз кузнец – значит Вакула. А так Лихаченко Владимир Петрович. Но прозвище пришлось ему впору – сидит, как костюм индивидуального пошива. Жена у него работает в магазине, так он больше там околачивается, чем на работе. Деньги любит, хитёр как чёрт – в ступе толкачом не поймаешь – и, учти, способен на подлости.

Потом Майер познакомил меня со сварщиком Костей Петуховым, шлифовщиком Алексеем Денисовичем Пуховым, слесарем Виктором Константиновичем Михайловым, с токарями я уже был знаком: старшего звали Василием Григорьевичем Беловым, а младшего – Володей Денисенко.

Потом мы пошли в новую мастерскую. Константин Фёдорович завёл меня в медницкий цех, где я увидел своего знакомого, которого нормировщица называла Асфальдасом Асфальдасовичем. Он показался мне ещё больше похожим на рака с добрыми глазами.

– Это наш медник – Тарбинис. Если что надо, обращайся к нему – всё сделает: мыслимое и немыслимое.

В ответ медник сконфузился и брызнул несколькими мелкими смешками, снова показавшимися мне виноватыми.

– Я видел, нормировщица дала ему сделать ключ! Ведь это тонкая работа, как он её сделает такими руками? – спросил я Майера, когда мы закрыли за собой дверь.

– Ты никогда и не увидишь, как он сделает, – ответил он. – Я как-то принёс ему автомобильный радиоприёмник – оторвался проводок толщиной с волос. Работа тончайшая. Спрашиваю: «Сделаешь?» Он говорит: «Сделаю, только не стой за спиной, приходи через час». Через час прихожу – сделал! Он вообще старается работать, чтоб никто не видел. Может, как в сказке, гномов вызывает – чёрт его знает.

– А что у него за имя – Асфальдас Асфальдасович?

– Никто не знает, как его зовут: Тарбѝнис и Тарбѝнис. А на самом деле, даже не Тарбѝнис, он мне как-то называл свою фамилию… Сейчас, подожди, вспомню… Так-так-так…. Точно – Тáрбиныс. На «а» ударение. Он тут недалеко с одной бабкой живёт, так и её все зовут Тарбиниха, хотя она русская и фамилия её Максименко.