– Статуя.
– Попробуем достать? – Блез снова взглянул на меня.
– Попробуем. Только я все сделаю сам. – Блез – ныряльщик неплохой, но тут и для одного работы – плевое дело. Накинуть статуе веревку на шею, а затем только и останется, что вытянуть ее наверх.
– А вдруг акулы? – Рейчел смотрела на меня с тревогой.
– Придется на этот случай Теодору и второй сапог сжечь, – пошутил я. И, чтобы успокоить ее, уже серьезно добавил: – Тут неглубоко; я быстренько, они даже ничего понять не успеют. Готовьте шкертик[1].
Блез кивнул и полез за веревкой. Головешка, которого Гаспар, еще и часа не прошло, на этот раз назвал Исступленным Адмиралом (правда, я не без основания полагал, что имелось в виду слово «иступленный» – от «тупость»), сделав недоуменное лицо, спросил:
– Лео, что тебе готовить?
– Трюма́ под погрузку золота, – пробормотал я, обвязываясь веревкой и вываливаясь за борт.
Статуя действительно оказалась из золота, в чем можно было не сомневаться – Блез в таких вещах не ошибается. Наверное, потому что он совсем не меркантилен, в отличие от того же Головешки, и относится к золоту в частности и к деньгам вообще если не с презрением, то достаточно равнодушно. Высотой в человеческий рост, статуя лежала на боку рядом с развалинами храма из розового мрамора.
«Красивая женщина, – размышлял я, разглядывая скульптуру. – И фигурка у нее что надо! Копия той, что у Рейчел. Интересно, кто это? Понятно, что какая-то богиня: у Прежних еще побольше нашего богов было – около двух десятков, но богиня чего именно? Наверное, чего-то хорошего: лицо у нее доброе. И еще мудрое оно какое-то».
Не удержавшись, я погладил ее по волосам, щеке. Хотел еще по груди, но не решился: мало какой женщине нравится, когда ей трогают грудь без ее на то желания.
И еще ко мне пришла мысль: неудобно будет перед богиней, если поднять ее, накинув петлю на шею. Благо правая рука у нее была вытянута вперед, будто благословляя, а символы женственности и материнства – далеко не плоскими, и потому петля поперек груди легла идеально.
Далее скульптура пошла вверх так быстро, что догнал я ее уже у самой поверхности. Снизу хорошо было видно, как при попытке поднять ее на борт наша посудина едва не перевернулась. А что бы они хотели – золото, к тому же вода уменьшает вес.
– Ты живой, Лео! – обрадовалась моему появлению из воды Рейчел.
– Лео, больше там ничего не было? – встретил меня вопросом Тед.
– Тебе что, этого мало?
– По-моему, это даже чересчур, – поскреб шею под бородой Гаспар. – Если мы положим статую в лодку, она утонет. Что делать, ума не приложу.
– Придется выбросить лишнее за борт, – с ходу предложил я.
– А оно у нас есть, лишнее? – резонно поинтересовался Блез.
Вообще-то он прав. Покидая впопыхах берега Сагании, мы взяли только самое необходимое. К тому же недавнее кораблекрушение лишило нас части вещей.
– Остается только выбросить старое золото и положить на его место новое, – согласился с ним Гаспар.
Бедный Головешка! По его лицу было видно, что и старого ему не хотелось лишаться, и новое бросить.
– Блез, ты же отлично плаваешь, – подумав, сказал он.
– И что?
– А давай статую вместо тебя в лодку? А ты рядом поплывешь? Кстати, можно по очереди. – Головешка не рисковал ничем, поскольку сам плавать не умеет. – Или чтобы Барри за лодкой плыл. Привязать его веревкой, чтобы не отставал.
Ну-ну! Если пса выкинуть за борт, поначалу такая игра ему будет нравиться. Но ненадолго. Затем, когда она надоест, пес и спрашивать никого не станет, можно ему забраться обратно в лодку или нет.
Я вскарабкался в лодку со стороны кормы и внимательно оглядел то, что в ней лежит. Действительно проблема. Гнумбокс, возможно, весит столько же, сколько и статуя, но выбрасывать его нужно в самую последнюю очередь – от него наши жизни зависят. Что-то еще? Ну разве что лишнюю одежду. По большей части это наряды Рейчел, которые во время кораблекрушения я спас практически все. Но они скорее объемные, чем имеют вес. Оружие? Нисколько не сомневаюсь, что, продав статую, мы сможем позволить себе его сколько угодно. Но кто знает, куда приведет нас судьба? И не понадобится ли оно, чтобы защитить наши жизни? А жизнь такая штука, которая стоит куда дороже всего золота, вместе взятого. По крайней мере, личная.