– Гасите фонарь, – буркнул капитан.

Лампу немедленно подняли наверх, и теперь мы, полуослепшие после яркого солнца, стояли почти что в кромешной тьме. Свет проникал только через дырки от наших ядер и открытые орудийные порты, в которых торчали пушечные стволы.

– Не нравится мне это, – проворчал старик Смит.

– Надо было оставаться на берегу, – ответил ему первый помощник.

– Op de aanval! – раздался вопль из темноты.

– Не стрелять! – крикнул я, когда увидел, что боцман схватился за пистолет.

Оставшиеся в живых голландцы бросились на нас, словно дикие звери. Их глаза уже привыкли к темноте, они знали этот корабль от киля до клотика, их было больше и они стремились забрать с собой в могилу как можно больше пиратов. Им нечего было уже терять. Битва закипела по новой.

Капитан выхватил шпагу и сам бросился в атаку.

– Все, живее вниз! Кто зачищал трюм, получит плетей! – рявкнул он, широкими круговыми ударами защищаясь от врагов.

Мы вчетвером отбивались от наседающих голландцев: капитан, первый помощник, боцман и я. Мой клинок мелькал в воздухе, каждым ударом выпуская кровь кому-нибудь из голландцев. Толстый Уолш орудовал коротким тесаком с небывалой сноровкой, а старик Смит отбивался боцманской тростью и кинжалом.

С палубы уже спускались матросы, набиваясь в тесное пространство трюма и вынуждая нас идти грудью на клинки. Я с трудом отбил очередной удар и бесчестно пнул голландца по яйцам. Когда тот согнулся от боли – я коротко ткнул его шпагой в живот и крутанул лезвием в ране, словно вырезая сердцевину яблока.

Томас выписывал клинком причудливые фигуры, восьмерки и круги, каждый раз отбивая удары за мгновение до того, как они достигнут его. Капитан уже отправил в небытие двух матросов, пока я возился с первым.

Уолш прикрывал капитану спину, страшно рычал и ругался по-ирландски, когда короткому тесаку не доставало буквально нескольких дюймов до врага.

Я принял удар палаша на клинок. Шпага, снятая с французского офицера, зазвенела, но не сломалась, и я, благословив французских оружейников, быстро резанул голландца по шее. Я отпихнул уже мёртвое тело, и с удивлением обнаружил, что схватка уже закончилась.

– Твой, похоже, был последним, – тяжёло дыша, заметил старпом.

– Поганые трусы не рискнули встретить нас на палубе, – сплюнул я.

– Они убили Смита, – процедил капитан.

По толпе сзади нас пронёсся взволнованный шёпот.

– Старый пень как знал, что в последний раз в море вышёл, – хмыкнул ирландец и перекрестился. – Упокой Господь его душу.

– Трупы наверх, – приказал Томас. – Вы двое, за мной.

Я протёр клинок полой рубахи и с громким стуком загнал его в ножны. Меч, проливший сегодня столько крови, заслужил немного покоя.

Уолш от души, с оттяжкой, пнул раненого в живот голландца, и мы отправились дальше.

Корвет оказался пуст, как карманы нищего. Немного провизии, запас пороха, ядер, парусины и медикаментов, вот и всё, что мы обнаружили в трюме. Похоже, патруль курсировал уже давно и собирался возвращаться в порт. Шторм нарушил их планы также, как нарушил наши.

Когда мы поднялись наверх, нас ждал сюрприз. Оказывается, пока мы сражались, ван Рейн провёл переговоры, капитан голландского патруля сдался на милость победителя и вместе с двумя офицерами ждал нас на квартердеке.

Голландец стоял с непокрытой головой, сверкая обширной лысиной, которую постоянно вытирал белым шёлковым платком. Капитан корвета постоянно озирался и часто моргал, глядя на лежащие трупы.

Томас подошёл к нему, покачивая окровавленной шпагой.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Николас Янсен, – ответил голландец, снова вытирая вспотевшую лысину.