– Скучно тебе дома одному?

– Да.

– Попроси папу сводить тебя куда-нибудь?

– Папы нет.

– То есть как так нет?

– Я не знаю, где он. Он не говорит мне никогда, куда уходит.

– А вечером?

– И вечером нет.

– А кто же укладывает тебя спать? Что ты кушаешь?

– Я сам. Я умею расстилать и убирать постель. Ем хлеб с холодным мясом, папа не разрешает включать плиту.

– Странно, мне казалось, что кто-то заботиться о тебе, ты всегда такой чистенький и аккуратный.

– Да, кто-то приносит мне свежее белье и выглаженные рубашки, чистит пальто, но я не знаю, кто это. Я его никогда не видел. А ботинки я чищу сам, я умею.

– Молодец! – кивнула Варя, безрадостно задумавшись.

– Мóлодец? – переспросил Вильгельм, вдруг услышав знакомое слово из сказки, которую на днях читала ему Варвара. – Я – добрый мóлодец?

И так смешно выговаривал он это простое, казалось бы, слово, так усиленно выжимал языком «л», артикулировал «д» и цыкал под конец, что Варя невольно улыбнулась. Сложно стать частью другого народа, если ты не пил молоко матери на этой земле. Какими бы талантливыми ни были учителя, они не смогут так запросто ввести в твою жизнь красных девиц и добрых молодцев, научить любить запах ладана и кадила на воскресной службе, почитать Бога Отцом… Тут учителям уже поздно, тут нужны бабушки и нянюшки, приставленные к колыбели.

И снова сердце Вари сжалось в приступе неясной тоски, она представила перед собой взрослого Вильгельма, молодого мужчину с белокурыми волосами, сидящего с ней рядом на этой лавке в парке. Если она спросит о его детстве, что испытает он, что придёт ему на память? Большой холодный дом в чужой стране, дом, где в течение целого дня можно никого не встретить, разве что какие-то тени, передвигающиеся в непонятном направлении, словно в другом измерении и издающие глухие, зловещие звуки. Вот чьи-то руки, мелькнувшие в полутьме с твоим пальто, зажатым в узловатых пальцах. Фантазия Варвары разыгралась не на шутку, она живо представляла себе детскую головку, вжимающуюся в плечики от каждого нового звука, испуганные глаза. Как пусто Вильгельм должен ощущать себя в этом мире, где к живому человеку можно прикоснуться пару раз в неделю, как вот сейчас к ней.

Возможно, дело обстояло не так трагично. Вильгельм от обиды на отца мог рассказывать всякие небылицы, чтобы его пожалели и встали на его сторону. К восьми годам он волей-неволей перенял у Ульриха многие повадки, а тот, как уже поняла Варвара, в своём разговоре и отношениях далеко не всегда был искренен. Но да Бог с ним! Она остро чувствовала тоску этого мальчика, и ей вдруг стало его так жаль, что она, недолго думая, предложила:

– Хочешь поехать с нами на рыбалку в выходной? Сейчас рыбы много. Помнишь, я тебе говорила, если в названии месяца есть буква «р»…

– То можно хватать рыбу! – радостно закончил Вильгельм.

– Я возьму Юру. Он тоже любит рыбалку. Вы, наконец, познакомитесь и, может быть…

– А куда мы будем плыть?

– На остров, который называется Кораблик, там хорошо, отмель белого песка у самой воды… Тебе понравится!

И вот они вчетвером уже сидят в лодке, мягко оттолкнувшейся от берега, Иван Петрович берет вёсла, мальчишки повисают на него огромных, как у Молотобойца, плечах. Юра счастливо, лучистым и торжествующим взглядом озирает дали, – в такие минуты он становится не похож сам на себя, обычно сосредоточенного и угрюмого мальчишку. Это – его земля, и он чувствует некоторое, пусть и незлобное, превосходство над своим маленьким гостем. Он знает и чувствует эту светло-голубую, полупрозрачную высь, в которую, словно стражники, вонзили свои пики изумрудные ели. Колышется березовое море, взмахивая последней зеленью и бросая в воздух золотые брызги облетающей листвы. Вовсю уже пахнет пряным грибом, и, соединяясь с запахами далёких костров, этот аромат обещает ни с чем не сравнимое удовольствие для желудка. Лёгкая речная рябь пытается поймать отражение неба, и ему, маленькому мальчику, хочется опустить руку в эту прозрачную волну и поймать свою золотую рыбку, – чтобы загадать ей желание и выпустить снова на волю. Как много вольной воли в этих местах, и как живо откликается на неё все внутри! Юрка косо поглядывает на Вильгельма: ему, этому иностранцу, не понять, в его радости есть что-то искусственное, ненастоящее, и Юра это очень хорошо чувствует.