Александро-Свирский монастырь

Первым послушанием Димитрия было служение при поварне, где он поступил в распоряжение повара, бывшего крепостного человека своего отца, Александра Семеновича Брянчанинова. Тот послал нового послушника за мукой в амбар, бросив ему при этом мучной мешок, который обдал всего юношу белой пылью. Чтобы удобнее было всыпать муку, по приказанию повара Димитрий Александрович прихватил край мешка зубами. Впоследствии святитель часто вспоминал этот случай и уверял, что никогда более не испытывал в сердце своем такого утешительного восхищения от полного забвения своего «я» в монашеском смирении.

Однажды холодной осенью в числе прочих послушников Димитрий был назначен тянуть рыболовный невод на озере. Невод запутался на большой глубине. Монах из простолюдинов, знавший, что Брянчанинов был отличным пловцом и мог долго держаться под водой, послал его распутывать невод. Димитрий Александрович беспрекословно исполнил послушание, но вновь сильно простудился, еще более подорвав свое и без того слабое здоровье.

Проходя послушание в трапезной, послушнику приходилось читать поучения из творений святителя Димитрия Ростовского. Его чтение было настолько проникновенным, исполненным внутренней силы, что братия забывала о трапезе, внимательно слушая чтение. Многие плакали.

Исполняя послушание трапезного и ставя блюда перед монахами, Брянчанинов имел обыкновение в уме говорить: «Примите от меня, рабы Божии, это убогое служение». Однажды он внезапно почувствовал необыкновенное молитвенное действие, пошатнулся, в грудь его пало необычайно сладостное утешение, которое не оставляло его более двадцати дней[63].

Не только братия, но и старец Леонид старался внешне смирить Димитрия Брянчанинова. Статский советник Николай Акимович Барков, ревностный христианин, которого современники называли «святая душа», рассказал о приезде к нему из Свирского монастыря в кибитке отца Леонида, перед которым он благоговел. На улице был лютый мороз, бушевала вьюга. Отец Леонид вошел в дом, Николай Акимович приветствовал его и стал хлопотать о горячем самоваре. Ему пришло в голову, что вместе со старцем должен был быть возница, и он робко попросил позволения пригласить к чаю и его. Отец Леонид согласился, и хозяин позвал возницу. Его удивил красивый, молодой человек явно благородного происхождения, который смиренно остановился у порога. «А, что? Перезяб, дворянчик?» – спросил у него старец и затем обратился к Баркову: «Знаешь ли, кто это? – Это Брянчанинов». Николай Акимович низко поклонился вознице[64].

Высокий духовный настрой, искреннее горение к Богу, глубокое смирение и терпение при необыкновенных дарованиях приобрели огромное уважение и почтение Димитрию Брянчанинову среди братии Александро-Свирского монастыря, многолюдством которого он тяготился. Привычные для большинства людей явления природы навевали на него возвышенные думы, вознося его дух от мира тленного к миру горнему: «Пред окнами моей келии стояло древо, разоблаченное морозами, как скелет, разоблаченный смертию. Уединение изощряет чувства, изощряет мысль; круг действия их расширяется… Обнаженное древо служило для меня утешением: оно утешало меня надеждою обновления души моей»[65].

В 1828 году, в особом видении, сам преподобный Александр Свирский взял за руку Димитрия и отвел от раки своих мощей. По общему совету отец Леонид с учениками, принимая видение как волю Божию, решил переместиться в более уединенную Площанскую Богородицкую пустынь Орловской губернии[66].

К этому времени горячность послушника к старцу Леониду, который некогда «вырвал» у него сердце, стала остывать. «Испытаниям, хотя бы они совершались в духовном разуме, есть мера, свыше которой они утрачивают свою привлекательную духовную сторону, остаются при одной внешности. Усердие и ревность подвергаемого испытаниям начинают тогда ослабевать, когда не получают подкрепление в силе духовного разума»