Он не оглядывался. По тропе в их сторону кто-то бежал – Нечай слышал топот спотыкающихся ног, жалобный вой и тонкий рык следом за бегущим. Мелькнула мысль, что человек ищет у Нечая защиты – Нечай не мог его защитить. Стук падающего тела: этот умер молча. Возможно, еще до того, как был настигнут.

Звук лопнувшей ткани был страшен: Нечай еще крепче сжал руки, обнимающие ребенка – как хорошо, что она этого не слышит… В пяти шагах от них кровожадное существо терзало плоть мертвого человека. Чавканье и довольное урчание… Голова Нечая закружилась и к горлу подступила тошнота: он видел только белый туман на тропе, но зажмурил глаза, словно это могло помочь ему не слышать. Крики теперь неслись от самой усадьбы, но никто не спешил им на помощь. Нечай на помощь и не надеялся: даже сотня людей не спасет от того, кто сейчас с наслаждением рвет куски мяса с мертвого тела.

Осторожные шаги и тихий рык раздались чуть в стороне, и Нечай едва не застонал: тварь была не одна. Что ей стоит кинуться на них, еще живых? Но второе существо присоединилось к первому: теперь они чавкали и урчали хором. А потом подошло третье, и четвертое… Сколько же их здесь? Груша не шевелилась и дышала очень тихо, а потом начала потихоньку высвобождать зажатые Нечаем руки. Он хотел помешать ей, но она не послушалась, и он испугался, что она начнет мычать, и тогда… и тогда… Почему никто не тронул их до сих пор? Почему их оставили в покое?

Груша обхватила его голову руками, поднялась с колен и потянула его вперед: она хотела уйти! Что будет, если он шевельнется? Нечай, повинуясь воле ребенка, начал разгибать колени. Чавканье за спиной смолкло, и он замер. Но Груша тянула его за собой, нетерпеливо и властно. Он поднял ее на руки – она продолжала прижимать к себе его лицо – и выпрямился. Раздалось короткое, тихое рычание, но тут же прекратилось. Не оглядываться. Теперь главное – не оглядываться. Нечай не понял, с чего это пришло ему в голову, но он, пошатнувшись, шагнул вперед. Не один – множество взглядов толкало его в спину: они гнали его! Гнали прочь, и не собирались нападать. Он пошел быстрей, унося Грушу от жуткой трапезы чудовищ, а потом побежал, спотыкаясь и рискуя уронить ребенка.

Он бежал до самого дома, и не чувствовал ни усталости, ни тяжести девочки. Только у ворот ноги его подкосились, и Нечай опустился на землю, привалившись к забору. Груша высвободилась из его объятий, провела длинным, жестким рукавом по его мокрому лбу и прижалась губами к волосам. Говорить Нечай не мог: внутри хрипело и квакало, воздух жег горло, словно кислота, и тошнота плескалась где-то под кадыком.

На лице девочки он не увидел страха. Она оставалась спокойной и по-взрослому рассудительной. Она жалела его, и рукава мешали ей гладить его по голове. Там, в лесу, она ничего не видела и не слышала, но почему-то Нечай не сомневался – она отлично знала, что происходит. Да ведь она прибежала его спасать! Она его спасала, а не он ее!

Полю нет конца и края. Каменистая дорога бежит за горизонт, извиваясь лентой. Зачем? Ведь поле ровное, как стол? Холод. Промозглый осенний холод. Начало октября, днем сыплет мелкий дождь, а ночью лужи покрывает тонкий ледок. Лапти стерлись три дня назад, и Нечай идет босиком. Ноги сбиты в кровь, и каждый шаг – это усилие, каждый шаг – преодоление препятствия. Тяжелые колодки не пускают вперед, не позволяют шагать шире. Колонна ползет медленно, и конные надзиратели-монахи скучают. Только попробуй отстать! Они хлещут по ногам. Хуже всего – упасть. Нечай не упал ни разу. Он молодой и сильный.