– Не издевайся надо мной, – взревел Гален после очередного контакта. Остальные студенты обменялись испуганными взглядами, и это еще больше разъярило его. – Занимайтесь собственными упражнениями! – закричал Гален.

Он отошел, потом внезапно резко повернулся и бросился на меня. Он бил меня кулаками и сапогами, и, как некогда это делала Молли, я не придумал ничего лучшего, чем закрыть живот и лицо. Удары, которыми он осыпал меня, скорее напоминали вспышку детской раздражительности, чем атаку мужчины. Я чувствовал его беспомощность, а потом с ужасом понял, что отталкиваю его. Не так сильно, чтобы Гален почувствовал это, но достаточно сильно, чтобы его удары не попадали в цель. Больше того, я знал, что моих действий он не замечает. Когда наконец он опустил кулаки и я осмелился поднять глаза, мне мгновенно стало ясно, что я победил. Потому что все остальные на башне смотрели на мастера со смесью отвращения и страха. Он зашел слишком далеко даже для Сирен. Побелев, Гален отвернулся от меня. В это мгновение я почувствовал, что он принял решение.

В тот вечер я вернулся в свою комнату ужасно усталым, но слишком возбужденным, чтобы заснуть. Шут оставил еду для Кузнечика, и я дразнил щенка большой говяжьей костью. Он вцепился зубами в мой рукав и терзал его, а я держал кость так, чтобы он не мог ее достать. Эту игру Кузнечик очень любил и сейчас тряс рукав с поддельной яростью. Он вырос, стал почти взрослым, и я с гордостью ощупывал мышцы на его плотной шее. Свободной рукой я дернул его за хвост, и он, рыча, бросился на нового нападающего. Я перехватывал кость то одной рукой, то другой, а Кузнечик щелкал зубами вслед моим движениям.

– Дурачок, – дразнил я его, – ты можешь думать только о том, чего хочешь. Дурачок, дурачок.

– Весь в хозяина.

Я вздрогнул, и Кузнечик в тот же миг схватил кость. Он спрыгнул с кровати с добычей в зубах, удостоив шута только легким взмахом хвоста. Я сел, задыхаясь.

– Я даже не слышал, как дверь открылась. И закрылась.

Шут пропустил мои слова мимо ушей и перешел прямо к делу:

– Ты думаешь, Гален позволит тебе победить?

Я хитро улыбнулся:

– А по-твоему, он может этому помешать?

Шут со вздохом сел рядом со мной.

– Я знаю, что может. И он знает. Чего я не знаю, так это хватит ли у него беспощадности, но подозреваю, что хватит.

– Пусть попробует, – сказал я легкомысленно.

– Тут от меня ничего не зависит. – Шут оставался серьезным. – Я надеялся отговорить тебя от напрасных попыток.

– Ты хочешь предложить мне сдаться? Теперь? – Я не мог в это поверить.

– Хочу.

– Почему? – спросил я.

– Потому что… – начал он и остановился, расстроенный. – Я не знаю. Слишком многое сходится. Может быть, если я вытащу одну нить, не получится узла.

Меня охватила усталость, и прежний подъем моего триумфа рухнул перед его угрюмыми предостережениями. Но мое раздражение победило, и я огрызнулся:

– Если не можешь говорить прямо, зачем вообще говоришь?

Он молчал, как будто я его ударил.

– Этого я тоже не знаю, – проговорил он наконец и поднялся, чтобы уйти.

– Шут… – начал я.

– Да, я шут. Королевский дурак. – И он ушел.

Итак, я был упорен и набирал силу. Я все нетерпеливее воспринимал наше медленное обучение. Мы раз за разом повторяли одни и те же упражнения, и остальные начинали усваивать то, что казалось мне таким естественным. «Как они могут быть так закрыты от остального мира, – думал я. – Почему им было так трудно открыть свой разум для Силы Галена?» Моей задачей было не открываться, а скорее держать скрытым от него то, чем я не хотел делиться. Часто, когда он небрежно касался меня Силой, я чувствовал, как он шарит в моем разуме. Но я ускользал.