Ему казалось, что Кореец специально пытается измотать его, задать темп, которого он не выдержит. Он подумал о том, что не знает, чему его учит Кореец – и правильной ли технике – но это уже было неважно. Ему было неважно чему он учится, он наслаждался самим процессом, ранее ему неведомым, он прислушивался к боли в своем теле и знал, что он обязательно выдержит – даже если все это – изощренное издевательство над ним, а никакая не учеба.

Его желание научиться драться притупилось и сейчас он учился чему-то, чему он сам не мог дать названия. Даже лица его обидчиков размылись в памяти, он лишь мельком вспомнил о них тогда, когда они опять пришли в школьный сад, но и эта мимолетная мысль растворилась с первым же ударом палки Корейца.

Он умылся и подумал о том, что уже несколько дней не держал в руках книгу. Мама принесла специально для него из библиотеки один из красных томов двенадцатитомного собрания сочинений Дюма, но когда он открыл книгу – вдруг понял, что не может читать. Буквы плясали у него перед глазами, каждое перелистывание страницы отзывалось болью в разбитых руках, и он отложил книгу в сторону.

Происходящее с ним было куда интересней книги, но даже на обдумывание этого факта тратить время было жалко.

Он знал, что Кореец уедет в свой город – и от этой мысли ему было горько, он стал грустить и готовиться к расставанию пожалуй с того самого момента, когда узнал о том, что оно неизбежно.

Он успел помечтать о том, как было бы здорово натолкнуться вдвоем с Корейцем на своих одноклассников – и посмотреть, как у них получится потребовать у него денег или как-нибудь еще унизить. Но сейчас, когда они стали заниматься вместе, на такие мысли просто не осталось времени, и он пытался выжать из своего организма столько сил и энергии, сколько было вообще возможно, только для того, чтобы успеть, успеть научиться тому, чему мог научить его этот небольшой жилистый пацан с веснушчатым носом и необъяснимо твердыми, деревянно – шершавыми ладонями.

Он подошел к своему импровизированному турнику и с тоской посмотрел вверх. У него не было ни боязни, ни страха – необходимое упражнение было на его взгляд простым и несложным – и тратить время на его выполнение казалось глупым и бессмысленным, но это было частью его тренировок – и он пододвинул поближе табуретку.

С табуретки его подбородок был и так выше перекладины и он решительно взялся руками за клюшку и соскочил.

«Простое и несложное» упражнение оказалось таковым только в первую секунду. Он даже не успел сосчитать до одного, как руки его разогнулись, и он больно ударился подбородком. От неожиданности он разжал руки и сорвался, чуть не упал, задев ногой табурет, и ощутимо стукнулся спиной о косяк дверного проема. Ощущение в руках оказалось совсем не таким, как он ожидал, ребристая клюшка только на вид была похожа на настоящий турник – держаться за нее было сложно и неудобно, руки сразу заболели, и ему показалось, что у него ничего не выйдет.

Но сразу перед глазами встало невозмутимое лицо Корейца, и он понял, что не сможет рассказать ему о том, что он не смог, что у него не получилось.

Во второй раз он был осторожней. Поставив табурет немного сбоку, он забрался на турник и, задрав подбородок выше клюшки, с осторожностью перенес вес на руки. Ему опять показалось, что он не удержится, и опять ударится челюстью о хоккейную деревяшку, но теперь он уже был готов к ощущениям и, сцепив пальцы изо всех сил так, что на разбитых костяшках кулаков лопнула чуть подсохшая корочка крови, постарался удержаться. Он напрягал мышцы изо всех сил и, несмотря на то, что руки практически сразу же стали разжиматься, попытался опускаться плавно и медленно. Он досчитал до трех, но, уже соскочив на пол, был вынужден сказать себе, что счет все-таки равен двум. Это было очень стыдно – в таком простом упражнении удержаться всего в течение двух секунд – даже меньше двух, потому что счет «раз, два» давал суммарно хорошо, если одну секунду.