– Чернющее небо я так понимаю это Стикс? – Спросил я своего похитителя.

– Это ничто – прозвучал голос у меня прямо за спиной.

Я повернулся и обомлел пуще прежнего. Гигантского размера великан, состоявший из огня всех цветов радуги, шёл сквозь темноту, оставляя за собой, шлейф огненных, мерцающих, искр, которые осыпались с него, не переставая. Падая они гасли, и тут же вспыхивали. Это были вселенные. И в отличие, от моей вселенной, приземлившись, на что-то они мерцали всё реже. Если для меня вселенные были целыми глыбами, то для этого некто большого, они были всего лишь искорками, горящими песчинками, да и то стёртых в пыль. Также он превосходил вселенные и по яркости. А я своей тусклостью и заурядностью, как бельмо на глазу или пятно на солнце, чужеродный объект, хоть и часть его.

Для меня и солнце бесконечно большое, а для него и сто солнц бесконечно мало. Кто если не Бог может быть таким огромным, кто если не Бог может спасти от любой стихии и втащить за границу мироздания. В мульти-вселенную. В мир так называемых пузырей, как говорил Нафан. Мир, созданный Богом.

Я даже и не знаю, что меня тогда больше пугало, греческая река смерти или скандинавский великан Сурт, что по приданию «переправит» по этой реке всех, обрубив мировое дерево на корню. Обрубив правда не куда будет, переплавлять и не кому. Но я тогда понял, что никакой он не злодей и никого уничтожать он не намерен (хоть я и боялся быть раздавленным). А даже наоборот создаёт. Вот только это не оправдывает, его бездействия, с такими то силами.

– Только попробуй, опять сказать, что ты не Бог. Ты не ответил, ни на одну молитву в мире, большую и маленькую, или успех на экзамене, и даже когда происходит катастрофа мирового масштаба, ты стоишь, сложа руки, выдумывая оправдания.

– Я не Бог и я не стою, а иду.

– Очень смешно. Что, если Бог, то и издёвки божественной величины?

– Да, я не Бог, сколько ещё раз повторить? Я тут из всех сил стараюсь никого случайно не раздавить, у меня нет времени на волшебство. Если бы я был богом, давно бы уже остановился, отдохнул и не боялся бы совершить ещё один геноцид. Ты вообще представляешь, как много живых организмов, в одной вселенной.

– Тебе виднее, ты же их создаёшь.

– Ты думаешь, раз я их создаю, то я создаю и всё остальное? Да они случайным образом выходят, я слишком горячий и такое чувство нагреваю ничто и она уже создаёт.

– А ты видел себя вообще? Я такого слово даже не знаю, что бы описать… и «огромный» то не подойдёт. Как бы ты меня не раздавил, видно хоть что внизу оттуда?

– Пока ты на светлой стороне, не наступлю – сказал он двусмысленно.

– То есть не видишь? Мне вот, чтобы с тобой говорить, а не с твоими ногами, приходиться перпендикулярно к земле вверх смотреть, и как я только не увидел тебя пока на спине лежал. Это ж страх какой, быть раздавленным, и ощущать при этом свою ничтожность, перед, чем-то большим.

– Меняться ролями, парою надо.

– То есть и ты был, когда таким же маленьким, как и я – недоверчиво спросил я.

– И это тоже, но я был даже меньше.

– Да ладно, хорош заливать-то.

– Я серьёзно. Иди поближе, чтобы я на атмосферу не тратил силы, расскажу.

Минуту в недоумении я понял, о чём шла речь. Он когда впервые со мной заговорил, пустил атмосферу, и именно она ударилась о мои перепонки.

– А это мне какой путь нужно выбрать, – спросил я, желая узнать, как спуститься с горы.

– Такой же, что и у меня путь, в никуда – ответил он, думая о совсем другом.

Вот и вышло, что некто, через ничто, шёл в никуда. А я всё пытался дать этому всему название, не зная. Пока спускался, думал о скандинавской корове мироздания, что слизывала, с булыжников иней и от этого создавались миры. Хотя в моём случае коровой было ничто, а булыжником великан.