Однако с течением времени уголовно-правовая мысль приходит к необходимости перевести карательную практику государства в рациональное русло, теоретически обосновать право государства применять уголовное наказание к своим подданным, побуждая их к раскаянию в содеянном посредством критического переосмысления своего поведения. Принцип объективного вменения постепенно уступает место принципу субъективного вменения, суть которого выражена в постулате «nullum crimen, nulla poena sine culpa» («нет преступления и наказания без вины»). Известный русский ученый Н. С. Таганцев зачатки этого принципа разглядел еще в Русской Правде, которая предусматривала разное наказание за убийство злоумышленное и за убийство в ссоре. Еще более ощущается субъективный элемент характеристики преступления в Уставной Двинской грамоте (1397 г.), и особенно в Уложении царя Алексея Михайловича[204].

Таким образом, в основание уголовной ответственности были заложены личностные детерминанты. Но и после признания вины обязательным условием уголовной ответственности законодательство разных стран еще долго сохраняло проявления умирающего принципа объективного вменения. Окончательно принцип субъективного вменения утвердился в классическом немецком уголовном праве под влиянием индетерминистской идеи о свободе воли как основании возложения на лицо ответственности за его поступки.

После Октябрьской революции в российской науке уголовного права возобладали идеи социологической школы, которая усматривала основание уголовной ответственности в «опасном состоянии лица». Этим обусловлено весьма скептическое отношение к вине как уголовно-правовой категории. Она отсутствовала не только в первых послереволюционных декретах, но и в таком фундаментальном уголовном законе, как «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» от 12 декабря 1919 г. Отрицательное отношение к понятиям вины, умысла и неосторожности было заложено в проекте Уголовного кодекса РСФСР, подготовленного Комиссией общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции. В Объяснительной записке к проекту утверждалось, что «оттенки умышленности, неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определенной линии; сохраняя некоторое значение признаков, свидетельствующих о характере личности, они перевешиваются анализом свойств преступного состояния деятеля, мотивами правонарушения и особенностью избранных средств»[205]. Однако в окончательной редакции УК РСФСР 1922 г. и во всех последующих уголовных законах СССР и РСФСР уже содержались достаточно четкие определения умысла и неосторожности.

В российской уголовно-правовой науке советского периода учение о вине развивалось не прямолинейно. В разные периоды пропагандировались различные концепции вины. Наиболее острой была научная дискуссия между сторонниками «психологического» и «оценочного» понимания вины.

Появление оценочной концепции вины связывается с работой немецкого криминалиста Райнгарда Франка «О построении понятия вины», в которой вина рассматривалась как собирательное понятие, включающее не только умысел и неосторожность, но также вменяемость лица и все обстоятельства совершения преступления, которые в своей совокупности делали совершенное правонарушение заслуживающим упрека (Vorwerfbarkeit)[206]. Такое понимание вины нашло отражение в работах целого ряда ученых-криминалистов, в том числе в монографии профессора Б. С. Утевского «Вина в советском уголовном праве». В этой работе автор рассматривал вину в двух качествах: с одной стороны, как умысел и неосторожность, а с другой – как «совокупность обстоятельств, заслуживающих, по убеждению советского суда, отрицательной общественной (морально-политической) оценки от имени социалистического государства и требующих уголовной ответственности подсудимого»