«Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии» (Рим. 8:16). Заметьте: не наши дела, не наши чувства, не наши достижения, но Сам Дух. И это свидетельство проистекает не из зыбкой человеческой верности, но из твердого камня Божественного избрания. Предопределение утверждает объективную реальность усыновления, которая не зависит от субъективных переживаний. Подобно тому как сын остается сыном даже в моменты непослушания или отчуждения, так и верующий сохраняет свое положение дитя Божьего даже в периоды духовной сухости и падений.

Как горное эхо повторяет звук трубы, так и сердце верующего отвечает на Божественное избрание восклицанием: «Авва, Отче!» Этот возглас не выбирается сознательно, не произносится с расчетом, не формулируется богословской рефлексией. Он вырывается из глубин преображенного духа, как пар поднимается от нагретой воды. Предопределение разжигает тот священный огонь, который превращает холодные воды рационального признания Бога в пар живого, непосредственного переживания сыновства.

Парадоксально, но именно учение о суверенном избрании, которое критики называют холодным и безличным, рождает самые теплые и личные отношения с Богом. Ибо что может быть более личным, чем быть избранным по имени прежде создания мира? Что может быть более интимным, чем быть записанным в книгу жизни Агнца до полагания основания вселенной? Что может быть более обнадеживающим, чем знать, что финал истории спасения утвержден в вечности и не подвержен превратностям временных обстоятельств?

В тени Голгофского креста дух усыновления достигает своей полноты. Здесь Сын по природе умирает, чтобы сыны по благодати могли жить. Здесь вечное избрание обретает свое историческое воплощение, свою плоть и кровь. Предопределение и крест – не два разных учения, но один неразделимый акт Божественной любви. В избрании Бог намечает цель, на кресте Он прокладывает путь, в усыновлении Он приводит избранных к славной участи сынов и дочерей вечного Царя.

Дух усыновления, высвобожденный через откровение о предопределении, преображает всю духовную жизнь. Молитва из тяжкой обязанности превращается в радостную встречу с Отцом. Послушание из средства заслужить благоволение становится благодарным ответом на уже дарованную любовь. Служение из способа доказать свою верность преображается в выражение сыновней признательности. И даже скорби, даже падения, даже временные отступления – все обретает новое значение в свете непреложного усыновления. Ибо «любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим. 8:28).

Предопределение и парадоксальное раскрытие свободы

Извечный вопрос встает перед разумом, дерзающим проникнуть в тайны Божественного замысла: как согласуются предопределение и человеческая свобода? Кажется, что эти два понятия сталкиваются в непримиримом противоборстве, как два могучих потока, встречающихся в бурлящем водовороте. Суверенное избрание Творца и свободный выбор творения – разве могут они сосуществовать не поглощая друг друга?

Человеческий разум, скованный цепями времени и ограниченный пределами пространства, требует выбора между двумя крайностями. Либо Бог всевластно определяет все события, и тогда человек становится безвольной марионеткой в космической драме, где каждое его движение предначертано извне. Либо человек обладает подлинной свободой, и тогда Божественное всемогущество отступает перед автономией твари, словно океан перед песчаным берегом. Третьего не дано – так провозглашает падший разум.

В этом противопоставлении – ложная дилемма, порожденная не Божественным откровением, но человеческим непониманием. Писание не знает такого антагонизма, не ставит перед выбором между Божьей суверенностью и человеческой ответственностью. Оно с удивительной простотой соединяет эти истины, не видя в их сосуществовании никакого противоречия. В библейском повествовании грех Иосифовых братьев и Божественный промысл о спасении Израиля не исключают, но дополняют друг друга. Отвержение Христа иудейскими властями и предвечный план искупления не противоречат, но вместе образуют единую ткань истории спасения.