Приведем простой пример: Тора предписывает отпускать раба в седьмой год, так что ни один человек в обществе, живущем по Торе, не может находиться в рабстве долее шести лет. При этом отпускаемого раба предписано снабдить орудиями труда и участком, необходимым для земледелия. На седьмой год раб таким образом становится свободным человеком, имеющим свое хозяйство. Важно, что этот «седьмой год» отсчитывается не с момента порабощения данного человека: подразумевается «субботний год» библейского календарного цикла. При наступлении «субботнего года» прощаются все долги (а рабство преимущественно и было долговым), и все рабы отпускаются на свободу (см. Исх. 21, 1–2; Втор. 15, 1–2; 12–14).

Теперь представим себе, чтó произошло бы в Римской империи, обратившейся в Христианство, если бы власти приняли к исполнению слова Иисуса:

…не нарушить пришел я [Закон (Тору) или Пророков], но исполнить. (Матф. 5, 17)

Пришлось бы в седьмой год освобождать всех рабов, объявлять их свободными гражданами! Тогда перевернулся бы весь строй империи – по многим признакам, мягко скажем, «малогуманный»… Могли ли представители власти, сами будучи рабовладельцами и «самоотверженно защищая» рабовладение, допустить такое?

Значит, кесарь и его сподручные должны были сделать всё, чтобы ослабить, а в перспективе – и вовсе упразднить социальное значение слов Иисуса, свести его Учение к догматическим формулам и обрядовым постановлениям, «этически обезоружив» Благую весть и скрыв ее истинный смысл. Поэтому прежде всего стали всячески подчеркивать «отделенность» Нового Завета от Ветхого, «противоположность и несовместимость» Евангелия и Торы.

Например, следующие слова Нагорной проповеди:

Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду.

А Я говорю вам… (Матф. 5, 21–22)

– толковались так, будто бы Иисус упразднил древнюю заповедь, даруя новую… Но можно ли сделать подобный вывод? Если бы он сказал (не дай Бог), что теперь разрешено убивать, – тогда, конечно, можно было бы противопоставить два Завета… Но ведь он утверждает заповедь «не убивай», а не отменяет ее! «А я говорю вам…» – не возражение против заповеди, а риторическая формула, предшествующая объяснению, толкованию самой заповеди! Иисус говорил на языке Мишны – арамеизированном иврите, который был распространен в Иудее в I веке. В иврите для обозначения как связи, так и противопоставления употребляется одна и та же частица – приставка вэ, которая может переводиться по-разному – как «и», «а» и «но». В контексте же Нагорной проповеди «а я говорю вам», несомненно, означает «и я говорю вам». Здесь нет никакого противопоставления. Иисус приводит толкование заповеди, а отнюдь не противоречит ей, не отрицает ее.

Как предотвратить грех

О чем же говорит эта заповедь: «Не убивай, кто же убьет, подлежит суду» (Матф. 5, 21)?

Здесь приведена Шестая заповедь Декалóга (Десятословия Моисеева) вместе с ее продолжением – разъяснением, описанием того, как следует поступать с убийцей (Исх. 20, 13; 21, 12–13). В этом разъяснении проводится различие между убийцей преднамеренным, который лишил человека жизни по своему замыслу, и убийцей непреднамеренным, который убил случайно (последний спасается в одном из «городов убежища» – Исх. 21, 13; Втор. 19, 3–13).

Обратим особое внимание на следующее: Иисус, вместо того чтобы санкционировать наказание после совершения преступления (как это делается во всех законодательствах вплоть до наших дней), – учит, что наказание (в виде обличения совести) должно предшествовать преступлению, дабы преступление не совершилось! Он смотрит в корень, исследуя состояние души человеческой: чтобы предотвратить преступление, человеку надлежит постоянно судить самого себя, и тогда он воздержится от страшного проступка: