Соломон Рихтер возражал другу:

«Демократия, – говорил он, – сама из себя благо не производит. Только глупцы стремятся к демократии как к благу. Демократия способна законодательно поддержать мораль – если мораль в обществе существует. Да, – возвышал голос философ, – если утвердить цель истории, тогда демократия приведет общество к цели! Но если мораль отменили, а думают, что демократия есть мораль сама по себе, тогда плохо дело. Именно это имеет в виду Платон, говоря, что демократия движется к тирании».

«Соломон, – и горлышко бутылки звякало о стакан в руках Татарникова, – спорим мы о пустяках. Ну где сыскать такое правительство, чтобы было моральным? Философы, что ли, править будут?»

«Полагаю, – высокомерно отвечал Соломон Рихтер, – другого способа нет».

«Ах, – Татарников прихлебывал из стакана, – поговорим лучше о вещах существенных».

Однако ученые в экономические дебаты не вдавались. Подогревая эмоции друг друга, они, как обычно, сплетничали о политике, ругали культуру, так протекали их беседы – в спорах по пустякам, но в полном согласии по поводу вещей существенных.

Иное дело, следует ли относить к разряду вещей существенных такие понятия, как выбор правительства и т. п. Возможно, и прав был Сергей Ильич Татарников, равнодушно относившийся к собственной судьбе и к государственному строительству. С равнодушием и цинизмом говорил он, что развиваться демократия не может, поскольку демос к развитию не способен, а развитие демократии – сплошное жульничество. На всякое демократическое новшество смотрел он презрительно, голосовать не ходил и вел себя наплевательски. «Выбрали они уже нам царя, – говорил Татарников и прихлебывал водку, – не сомневаюсь, выбрали. Так зачем ходить, голосовать? Уже, наверное, и назначили, и не удивлюсь, если такую мерзость назначили, что и на фотографию смотреть будет тошно». – «Так ведь партий сколько, – волновался Рихтер, – давайте мы с вами, Сережа, за Владислава Григорьевича Тушинского пойдем голосовать – он, мне кажется, человек ответственный». – «А Дмитрий Кротов? – интересовался Татарников, – этот вам чем не угодил? Давайте за него проголосуем. Или хоть за этого, за Труффальдино. Вот оно, развитие принципов Каракаллы – теперь не только все варвары могут голосовать, но и выбирать можно каждого, да что толку?»

Действительно, возможностей было много, может быть, излишне много. Уже и волновались некоторые свободомыслящие граждане: как бы нам не распылить свои голоса между всеми либеральными партиями – ведь отдадим пять процентов Тушинскому, десять – Кротову, три – Труффальдино, а в итоге ни один не наберет нужного количества голосов. И раздавались призывы консолидировать лидеров доброй воли под одним флагом. Но – а как же свобода? А личное мнение-то как же? И терялись либеральные граждане, чему отдать предпочтение: плюрализму ли взглядов – или консолидации таковых? Что есть демократия? Граждане же нелиберальные, обычные, заурядные обыватели смотрели на все равнодушно. Упреки Рихтера в бездеятельности Татарников принимал спокойно, уподобляясь большей части российского населения. Людям в целом было безразлично – и что с ними сделают, и какая власть в стране, и сколько зарегистрировано партий, и куда в целом движется держава. А какая разница, говорили эти равнодушные, кого президентом поставят? Все одно: что они с нами захотят сделать, то и сделают. Что толку суетиться? Только галоши потеряешь. Нет, как же можно! – убеждали их иные сознательные граждане, а пуще прочих мамки с няньками, – как же можно так халатно? Ведь у нас демократия! Власть-то теперь наша, общественная! Кого хотим, того и назначим! Голосуй – и все тут! За кого? Да за кого хотите, за того и голосуйте, хоть за Тофика Левкоева! Не хотите за Левкоева, тогда за этого вот голосуйте, ну, как его, ну такой симпатичный, из бандитов. Да он и не бандит вовсе, ну какой он бандит, скажете тоже. Так, пару-тройку олухов кирпичом тюкнул, так это когда было! Он же все-таки не диктатор какой, не Чаушеску, не Милошевич! Мы вам не приказываем, вот чего нет, того нет. Просто вот любого на улице выберите – и за него голосуйте! Свобода! Демократия! Однако люди скептические смотрели на эти широкие возможности с сомнением: мол, где-то здесь подвох. А мамки с няньками их агитировали, убеждали: ну зачем вас, сирых, обманывать? Какой нам с вас прок? На колбасу вас не пустишь, какая из вас колбаса, а что еще с вами путное делать? Решительно нечего. Живите, голубчики, своей частной, приватной жизнью – мы разрешаем. Мы вас бережем, не то что недемократические сатрапы.