В понедельник утром меня отвозит назад школьный друг Серега на ушастом отцовском «запоре». Я вооружен мылом, «поморином», зубными щетками и гитарой.

Приходит машина, грузимся, мое место в кабине. Дороги настолько разбиты, что водитель рулит в перчатках. После завтрака в заводской столовой бойцов распределяют на черные работы, а я вызван к директору завода.

Здание заводоуправления впечатляет своими размерами и архитектурой. Вхожу в огромный кабинет, обшитый полированными деревянными панелями. Директор раздражен: оказывается, это первый заезд солдат в гражданское общежитие. Раньше подобные команды расквартировывали в танковом полку, о котором меня предупреждал Новак. В выходной заводское руководство решило проверить, как разместились гости. Не обнаружив старшего, начальство было очень удивлено и чудом удержалось, чтобы не сообщить по месту службы. Этого бы мне только не хватало. Директор добросовестно промывает мне мозги. В ответ я возмущенно гоню какую-то лажу про заботу о молодом пополнении. При этом в душе я ему благодарен за то, что не позвонил в полк. Выйдя из кабинета, облегченно вздыхаю и, автоматически поправляя сзади складку на гимнастерке, с радостью ощущаю мягкую податливость кожаного ремня, который в выходной выпросил у своего одноклассника Вовки, отслужившего на границе еще три года назад. Теперь этот ремень существенно поднимает мой статус, пока что в собственных глазах: духи еще не понимают разницы, а гражданским все равно, за исключением, может быть, отслуживших. Проникаю на территорию завода, на улице жара. Бойцов моих используют на самых поганых работах типа зачистки цементных вагонов после разгрузки, не обременяя себя выдачей средств индивидуальной защиты. И все равно это лучше, чем в казарме. Их уже начали подкармливать местные сердобольные женщины, таскают им бутерброды, свои такие же где-то служат. Маюсь от безделья и, наконец выбрав укромное место на мягком песочке за бетонными блоками, отбиваюсь, наказав разбудить к обеду. Завод производит оргстекло, и я уже озабочен мыслью о строгом наказе «дедушек» привезти в полк побольше разноцветных отходов. Они идут на производство фирменных дембельских наборов – «тюльпанов», скоростных автомобильных ручек и стекол для часов.

Наборные набалдашники для ручек коробок передач были тогда в моде. Стекла для часов тоже ничего, я потом сделаю себе на память. Обычное стекло из часов вынималось и вместо него вставлялось новое, из толстого оргстекла, отполированное и волнообразно сформованное по краям. Изнутри специальным сверлом вырезалась розочка и красилась в нужный цвет, смотрелось необычно, как голограмма. Также практиковались покрытые лаком доски с выжженным изображением писающего брюссельского мальчика, брелки и те же ручки с залитыми эпоксидкой тарантулами, которые в изобилии водились в местных песках, правда не такие крупные, как в Азии. Ходили слухи об их смертельной ядовитости, хотя мне не довелось видеть ни одного пострадавшего. Ловили пауков на привязанные к нитке пластилиновые шарики, которые опускались в нору, тарантул кусал его и прилипал. Также из оргстекла делали специальные шарики, которые закатывали в пенис для качественного изменения мужского достоинства. Правда, для этого с успехом использовались ручки от зубных щеток, но об этом позже. А вот «тюльпаны» – это было нечто. С точки зрения функционала или эстетики они не представляли большого интереса, но, отдавая дань традиции, «дед» не мог полноценно ощущать себя, если не занимался последние полгода производством дембельского букета.